Максим Дынин - Между львом и лилией

А про Тома Вильсона я, как оказалось, уже слыхал. У нас в университете рассказывали про некого студента-медикуса из колледжа Вильяма и Мэри, у которого в его университетской комнате нашли двух дам, “на которых из одежды были только чепчики” и с которыми он занимался не просто развратом, а тем, что Церковь осуждает под названием fornication. [24] От лат. fornicatio – половой акт. Когда я узнал, что Вильсона выгнали из университета в последний семестр, я не нашел ничего лучшего, чем прямо спросить у него, не он ли это был. Тот рассмеялся и ответил:

– Все было немного не так, Джонни. Видишь ли, однажды на прогулке я познакомился с некой шотландкой, недавно приехавшей к родственникам. После очередной совместной променады, она попросилась посмотреть наш колледж. Приводить женщин было строжайше запрещено, но я на свою голову согласился. И когда мы пришли в мою комнату, она у меня вдруг спросила, как мы лечим женщин. Узнав, что обследовать их приходится на ощупь – их тела перед осмотром драпируются специальными покрывалами – она вдруг сказала, что, мол, женские тела сильно отличаются от мужских. Теоретически, мы это знали – книги с иллюстрациями у нас были – но практически, даже анатомию мужского тела мы изучали по трупам казненных, которые иногда передавали колледжу, что уж говорить о телах женских.

Дженни – так ее звали – сказала мне безапелляционно, что хирургу надо знать анатомию человека, которого он лечит. Тут бы мне ее выставить, а я заинтересовался, и она вдруг сняла с себя все, кроме чепчика, и предложила мне ознакомиться с ее… органами. Никакого fornication там и близко не было, да и доцент вошел в мою комнату сразу после того, как она разделась – наверное, ему донес кто-то из моих соседей. Оказалось потом, что Дженни прислали в Виргинию после какого-то скандала в Шотландии, и что приехала она к семье моей невесты. То, что после этого из университета меня отчислили, было плохо; то, что родители выгнали меня из дома, еще хуже. Вот разве что то, что помолвка моя была расторгнута, меня, наоборот, обрадовало; бывшая моя невеста, которую я не раз успел повидать, была больше всего похожа на откормленную свинку, да еще с трубным голосом и скверным характером.

Вильсона я мог слушать часами – он и рассказывал мне про природу и про разные индейские племена, и учил меня лекарственным растениям, и индейских языкам… Я думал было поговорить с ним, но понял, что он полностью зависит от Скрэнтона – он успел рассказать мне про свою одиссею – и вряд ли сможет мне помочь. Так что пришлось действовать на свой страх и риск.

И когда меня наконец развязали и покормили, и Вильсон с Адамсом завалились спать, я подумал, что нужно предупредить дядю Эдуарда о преступлениях Скрэнтона с компанией, и, улучив момент, когда Грант с Хейзом начали играть в кости, рванул в ту сторону, где, как мне казалось, находился лагерь Скрэнтона. Через минуту раздался топот – как в моем направлении, так и почему-то в другую сторону. Я побежал еще быстрее – все-таки я был чемпионом университета в ежегодном студенческом забеге; как только я увидел какую-то полянку, я выбежал на нее и, подумав, побежал налево, где и затаился за кустами. Минуты через две, через полянку перебежал Адамс и скрылся в лесу. Переждав минут пять, я подался еще левее и пожалел об этом, оказавшись в густых зарослях черной малины. Продираясь сквозь колючки, я вдруг услышал утробный рев; футах в ста от меня показалась огромная черная туша, стоявшая на задних лапах. Медведь…

Я замер, и, к счастью, зверю было не до меня; через минуту, рык прекратился, и туша исчезла за малинником. Как можно тише, я начал красться в обратном направлении, вслушиваясь в шорохи леса и молясь про себя Господу об избавлении от диких зверей. И когда я вновь оказался на поляне, я наконец почувствовал себя с Господней помощью в безопасности. Я как можно тише пошел к тому ее краю, где, как мне казалось, проходил путь к лагерю отряда дяди Эдуарда, как вдруг понял, что это не та поляна – на той определенно не было таких огромных дубов.

Спасти меня могло только чудо – я не знал, где я находился, а вокруг меня были медведи, дикари, которые вряд ли посмотрят на меня благосклонно после того, как на них напали, а также сам Скрэнтон и его люди. И именно они, при всем моем отвращении к ним – мой последний шанс.

12 июня 1755 г. Долина реки Джуниатты, деревня Аткваначуке.

Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».

Группа возвратилась в деревню. Пленного тут же потащили к месту днёвки группы, но сам вид захваченного пленного собирал толпы любопытных, поэтому, когда группа добралась до места своего базирования, вокруг них собралось практически все племя, включая вождей. Мастер достал из своего рюкзака раскладной алюминиевый стул, на который Казак подсечкой ловко усадил пленного, и они с Мастером тут же подперли его с боков, удерживая его на стуле. Хасим встал напротив него, сделал едва заметное движение, и англичанина освободили от кляпа.

– Do you speak English? – задал Хасим стандартный проверочный вопрос.

Англичанин молчал, лишь с ненавистью глядя на непонятных ему и необычно выглядевших людей.

Хасим хищно осклабился. Группа, заметившая это, тут же стала плотнее, не желая пропустить это интереснейшее зрелище. Все уже знали этот волчий оскал. Знали и то, что у Хасима говорили даже глухонемые и мертвые. Ещё одно незаметное движение головой, и пленному тут же опять забили кляп в рот. Хасим подошёл вплотную к англичанину. Тяжёлый боевой кинжал Гербер Mk 2, имеющий серейторную заточку с одной стороны лезвия, бесшумно вылетел из ножен и Хасим, коротко размахнувшись, всадил его на две трети в правую ляжку англичанина. Глаза последнего полезли из орбит, он протяжно замычал и попытался вскочить со стула, но Казак с Мастером мгновенно придавили его к месту. Хасим дал ему время сполна насладиться болью, а потом начал серейторным концом лезвия не спеша вспарывать ляжку. Пленный уже не мычал, он уже визжал сквозь кляп. Кровь обильно пропитывала штанину. Хасим остановился и по-английски поинтересовался у пленного:

– Ну что? Ты хочешь говорить?

Пленный отчаянно закивал головой.

– Подожди. Я ещё не закончил.

И Хасим ещё на пару миллиметров взрезал ляжку. Англичанин опять завизжал сквозь кляп.

Хасим выпустил рукоять ножа и кивнул Мастеру. Тот вынул кляп изо рта англичанина, и по лагерю раскатился поросячий визг. По кивку Хасима, Мастер опять забил кляп в рот пленному.

– Ты будешь визжать или говорить? – вкрадчиво поинтересовался Хасим, берясь за рукоять ножа. Англичанин отчаянно закивал и попытался успокоиться. Его опять освободили от кляпа, и пошёл продуктивный диалог. Если отделить его стоны, писки и вопли от информации, то выходило, что их отряд был нанят генералом Эдвардом Брэддоком по рекомендации его адъютанта, Джорджа Вашингтона из вирджинской колониальной милиции. И что группа Скрэнтона – так звали англичанина – получила дополнительный заказ от немецких переселенцев из поселка Монокаси в северном Мэриленде, которые положили глаз на земли сасквеханноков и собирались туда переселиться; им совершенно не нужны были населявшие их будущий Heimat [25] Родина (нем.), здесь: территория проживания. индейцы.