Максим Дынин - Между львом и лилией

– Да почти ничего. Разве что какая-то девушка здесь объявилась. Англичанка, да еще и богатая, – слыхал я, что чуть ли не родственница губернатора Виргинии, к тому же то ли графиня, то ли герцогиня. Ей-то здесь бояться нечего – если с такой что-то и случится, от Монокаси останутся рожки да ножки.

– Герцогиня? – спросил я, не веря своим ушам. Неужто?..

– А вот и она, – шепнул Готтлиб, указывая на дверь.

Я не успел даже обернуться, как меня заключили в объятия, и я услышал любимый голос:

– Томми! Томми Робинсон!! Мой Томми!!!

19 июня 1754 года. Медвежьи горы.

Джонатан Оделл, почти что сасквеханнок.

Три дня назад на рассвете началась переправа на другой берег Джуниаты, навстречу восходящему солнцу. Я еще спросил, зачем мы идем на восток, когда нам нужно вообще-то на запад. Русский по имени Макс, главный их медик, разъяснил мне, что нам необходимо держаться как можно дальше от Брэддока.

– Знаешь, Джонни – мы уже перешли на имена [69] В английском еще в XVII веке исчезла форма «thou» – «ты», и переход на имена вместо «мистер такой-то» означает примерно то же, что и переход на «ты» в других языках. – с трудом нам удалось победить группу Вашингтона, состоявшую из пары сотен колонистов. Вот только у Брэддока осталось еще больше полутора тысяч человек, и почти все они – регулярные войска. Против них у нас мало шансов устоять. А Брэддок будет нас искать. Конечно, ты, если хочешь, можешь остаться – он же не знает, что ты перешел на нашу сторону.

– Ну уж нет, – сказал я. – Лучше я останусь с вами.

– Вот и хорошо. Мы перейдем через Джуниату и пойдем вдоль реки на север – точнее, не вдоль самой реки, а по параллельной тропе где-то в двух-трех километрах. Это примерно расстояние от мили до двух, – пояснил он, увидев мой непонимающий взгляд. – Река рано или поздно повернет на запад, и где-то там и будет находиться наша цель, Медвежьи горы. Там и дождемся наших.

– А почему мы идем именно туда?

– Ну, во-первых, они как бы по дороге – оттуда можно без больших затруднений дойти до форта Дюкень, куда, собственно, мы и едем. Как нам рассказал Кузьма, далее пойдут земли индейцев-тускарор, а они дружественны и сасквеханнокам, и ирокезам. Так что проблем быть не должно. Хотя сам знаешь, какие сейчас времена… Но ничего, прорвемся!

Мы вели с собой пойманных лошадей из отряда Вашингтона. Кроме того, все мы, включая и женщин, и детей постарше, получили по пенсильванской винтовке и по хорошему ножу. Другое оружие находилось в тюках – мы собирались его продать либо тускарорам, либо французам, вместе с лошадьми.

Полностью скрыть следы переправы вряд ли бы получилось, но хоть что-то сделать было надо. С другой стороны берег Джуниаты был достаточно крутым, и кое-где из него выходили каменные глыбы. Одна из них, в полумиле вниз по течению, вдавалась плоским языком прямо в реку, и именно туда мы и шли. Коней мы переправили вплавь, а оружие, порох, и запасы – в каноэ, которые мы затем спрятали в лесу. Вряд ли они нам еще понадобятся, но, если их найдут, то сразу догадаются, куда мы делись.

Один из русских тихо произнес на своём языке:

Когда я с удивлением посмотрел на него, он сказал:

– Это из русской поэмы про войну. Как раз про переправу, только под вражеским огнем и зимой.

– Вы что, и зимой воюете?

– Приходится иногда, увы…

Мы устроили небольшой привал, и с Максом и Серой Цаплей осмотрели раненых. Должен сказать, что я много чему научился у обоих – Макс был замечательным врачом, но лекарств у него было не так уж и много. Зато Серая Цапля знала, какими травами можно лечить различные заболевания, а также дезинфицировать раны. Меня удивило, что и он, и она были против кровопускания, которое является краеугольным камнем нашей медицины. Зато некоторые их методы были очень похожи друг на друга, несмотря на разницу в культуре и происхождении. Мы, кстати, договорились, что при возможности попытаемся создать руководство по лечению определенных недугов, а также ранений, с использованием местных трав. Тем более, что я уже занимался этим делом и кое-что успел систематизировать.

А потом начался путь по лесу – то лиственному, где преобладали дубы и буки, то хвойному, где нас стегали ветки огромных тсуг. Мне не повезло – нога моей лошадки попала в нору какой-то зверюшки, и я свалился с нее, отделавшись, к счастью, лишь ушибами. А вот бедное животное сломала ногу. Недолго думая, ее зарезали, а мне дали запасную лошадь, с более злым норовом. Может, это было и лучше – приходилось постоянно глядеть в оба, и дальнейших потерь удалось избежать. Был, впрочем, и другой плюс – и на обед, и на ужин мы поели мяса. Никогда не думал я, что буду есть конину, но она оказалась не так уж и плоха.

Шли мы достаточно медленно, с дозорами спереди и сзади, но никого по дороге не встретили. Как сказал Кузьма, а Макс перевел, раньше нам повстречались бы и индейцы, и трапперы. Но бобров в этих местах всех выбили, да и индейцев в большинстве своем успели истребить. А сегодня утром мы добрались наконец до Медвежьих гор.

Они оказались местом, заросшим густым лесом и кишащим дичью. Мы встали лагерем на поляне, надежно укрытой от чужих глаз. Но пешие дозоры, состоящие, как правило, из одного русского и нескольких индейцев, все время тщательно осматривали окрестности. Первый дозор принес оленя, убитого индейцем из лука – ружьями не пользовался, чтобы не привлечь внимания к нашей стоянке.

А вот вторая группа вернулась намного быстрее, причем не в полном составе – русский и один индеец остались в лесу. Кузьма мне перевел на ломаный английский:

– Видеть другие индейцы. Три мили отсюда.

17 июня 1754 года. Аппалачи.

Танахарисон, вождь племени минго.

– Белый вождь хочет от тебя… – заунывно начал Квинси, траппер, которого я знал уже давно. Он время от времени появлялся у нас и покупал шкурки, причем платил чуть больше, чем другие. Мне, конечно, известно, что получал он за них в три или даже четыре раз больше, чем стоят ему те ружья, ножи, и топоры, которые он привозил мне взамен. Но точно так же мне было известно, что мне никто в поселениях бледнолицых ничего подобного не продаст. Кроме того, Квинси я уважал еще и за то, что, после одной попытки, он больше не предлагал мне ни одеял, ни «огненной воды», и не продавал их другим минго.

Именно огненной водой французы споили членов племени катоба, в котором я родился. А потом их торговцы резвились с нашими женщинами, которые пьяные были готовы отдаться за связку бус, пока их мужья были беспомощны, как новорожденные дети. Я был еще мал, но запомнил, как мою мать валяли на лежавших на земле шкурах французы-перекупщики. Потом у меня родилась сестра со светлой кожей и чертами лица, напоминавшими одного из этих французов. После этого, когда торговцы пришли к нам снова, мой отец убил обоих. Вскоре в селение явились французские солдаты и схватили вождя. Они подожгли нашу хижину и, когда мы выбежали из нее, спасаясь от огня, бледнолицые убили отца и мать, а меня с сестрой увели в свое поселение.