Максим Дынин - Между львом и лилией

– Это Удав. Калитка наша.

– Вперед.

Ромео услышал, как сзади подходят подгруппы Самума и Руссо. Построившись в три штурмовые колонны, офицеры начали движение к центру деревни.

Ночь на 20 июня 1755 года. Монокаси.

Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».

Пока все шло по плану. Группы зачистили ратушу и тюрьму, из которой приволокли полусонного, заполошного и перепуганного насмерть сидельца, не понимавшего, что происходит и пытавшегося на чистом немецком языке прояснить ситуацию. Сидельца оставили Руссо, который занял круговую на площади и удерживал периметр, пока Самум с Удавом пошли наносить визит вежливости местному бургомистру, судье, а также всем бундесовским олигархам. По дороге Хас в уме напевал: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…» Все-таки Винни-Пух не зря мед свой ел, знал, зараза, когда в гости ходить надо…

Зачистки домов прошли без эксцессов, если не считать тумаков, зуботычин и нескольких трупов местных немецких аборигенов. Хас, имевший ассоциативное мышление, в мозгу крутил фразу из мегапопулярного когда-то фильма: «Вы нам, гады, еще за Севастополь ответите…»

За Севас, кстати, предъявить можно было бы. Один из дедушек Хаса, воевавший в морской пехоте в Великую Отечественную, а затем и в Японскую, за Севас предъявлял фрицам аж до самой Праги.

Вскоре подгруппы возвратились, ведя на поводу четырех бедолаг: означенных мэра и судью, а также господ Меркеля и Клингбайля. Меркель, кстати, комплекцией и обрюзглостью лица очень был похож на свою однофамилицу-канцлера начала двадцать первого века, за исключением кое-каких природных отличий, которые, впрочем, в Германии этого самого двадцать первого веке большой роли уже не играли.

Убедившись, что все прошло тихо и гладко, Самум дал команду на отход, и подгруппы рысью понеслись к выходу из деревни. На память о ночном визите остались дорожки из черного пороха между домами и расчекованная ЗМГ [77] Зажигательная мина-граната. Работает в двух режимах, как зажигательная мина и как граната. .

20 июня 1755 года. Леса к северо-западу от Монокаси.

Клаус-Ойген Кинцер, уже не кабальный.

Я никак не мог заснуть, зная, что меня завтра покалечат, а потом отдадут в кабалу этой свинособаке Клингбайлю. Суд назначил мне «долг» в пятьдесят фунтов, они же, насколько я успел изучить местную денежную систему, двенадцать тысяч пенсов. А после того, как мы покинем Монокаси, мне будет выплачиваться по четыре пенса в день после вычета денег за кров и пропитание. Другими словами, мне предстояло работать на Клингбайля более восьми лет!

Но это еще не все – Клингбайль получил полное право «штрафовать» меня по своему усмотрению «за лень, богохульство, либо недобросовестность», что означает, что я останусь у него в рабстве до конца своей жизни, или пока я не найду способ бежать – причем бежать к диким индейцам. Только там Клингбайль не сможет до меня добраться. Но и это чревато, ведь индейцы, если верить рассказам местных жителей, зажарят и съедят бледнолицего в два счета.

Когда мне принесли мой ужин – какую-то пустую похлебку, отдававшую гнилью – мне сказали, что экзекуция состоится ровно в полдень на следующий день. Дневного света я больше не видел, но днём небольшое зарешеченное оконце в двери было, как правило, открыто, и в камеру проникал свет масляной лампы тюремщика, а ночью оно закрывалось. После ужина, его, как обычно, закрыли, и я улёгся спать.

Чтобы хоть как-нибудь заснуть, я задумался о том, что меня ждало бы в России, если бы я туда поехал. У моего мастера в библиотеке находилась книга про разные страны, где была глава и про эту азиатскую державу – про её огромные размеры, про дремучие леса, и про то, что они привечают немецких переселенцев; но там же писали и об отсталости, и о зверствах, которые злые «козаки» учиняют с народом. Но хуже, чем здесь, там быть не могло, подумал я и незаметно всё-таки забылся.

Мне снилась далёкая Россия, – церкви с луковками, похожие на баварские, деревянные избы, бородатые мужики в огромных шубах, медведи и волки, выходящие из лесов, от которых я еле-еле успевал уйти на моём быстром коне… И вот я уже лежу на гнилой соломе на бедном русском постоялом дворе, а в двери скрипит замок. Я открыл глаза и увидел, как дверь открывается, становится чуть светлее, и в помещение входят некие лесные чудища – в необычной одежде непонятного цвета и странных шапках на головах. Один их глаз был похож на человеческий, другой же – чёрный, напоминающий, наверное, небольшую подзорную трубу.

Без единого слова, чудовища подхватили меня и довольно-таки бережно потащили. Я попытался закрыть глаза, но, когда вновь их открыл, понял, что меня ведут вверх по лестнице из подвала ратуши. Значит, понял я, экзекуцию решили провести, не дожидаясь полудня… Но почему-то на улице темно, разве что тут и там видны огни. Значит, наверное, я всё ещё сплю… Я вновь закрыл глаза, перебирая ногами туда, куда меня вели эти монстры. Которые почему-то были очень уж похожи на людей…

Вскоре я вновь открыл глаза и увидел, как меня проводят через западные ворота Монокаси, и ужас объял меня – я вспомнил легенды Шварцвальда о людоедах, живущих в лесах и приходящих по ночам за человечиной. Я застонал, но один из моих сопровождавших выразительно провёл пальцем по моей шее, и я заткнулся – было понятно, что лучше их не злить, даже если это сон. А вдруг нет?

Меня отвели в лес, где горел костёр и находились трое – один в такой же одежде, что и другие, другой же был одет примерно так же, как английские трейдеры, заходившие иногда в Монокаси – кожаная рубаха и кожаные же штаны, и такая же шляпа на голове. Третий же был самым настоящим индейцем, которых я до того ни разу не видел, кроме двух пьяных метисов в Филадельфии. Рядом с ними сидели связанные люди, у которых во рту находились кляпы. Среди них я с удивлением узнал Меркеля, Клингбайля, и мэра Монокаси. Я приготовился к тому, что меня свяжут, но здешний «ночной кошмар» перекинулся парой слов на непонятном наречии с теми, кто меня привёл, и те ушли, а он заботливо уложил меня на траву и что-то сказал по-английски.

– Простите, «Энглиш»… плохо – дрожащим голосом ответил я на ломаном языке местных хозяев.

Тогда со мной заговорил трейдер, причём на весьма неплохом немецком:

– Не бойтесь, вы у друзей. Меня зовут Том Робинсон. А вас?

– Клаус-Ойген Кинцер, оружейник. Прибыл недавно из Германии…

– А как вы оказались в тюрьме?

– Когда я узнал о том, что герр Клингбайль заказал уничтожение индейцев, живущих в тех местах, куда нам предстояло переселиться, я отказался с ними идти. На что меня арестовали и приговорили к сорока ударам плетьми и к многолетней кабале у герра Клингбайля.