Максим Дынин - Между львом и лилией

Я придвинулся к молодому хирургу и внимательно посмотрел на него. Через пару минут, тот отвел глаза.

– Слушай, ты, молокосос, – сказал я тихо, но стараясь, чтобы мой голос был как можно более убедительным. – Я же тебе говорил, что все мои распоряжения – закон. Так что у тебя будет время подумать. Вильсон, Грант, Джексон, Хейз, остаетесь здесь. Можете развязать этого – я показал на Оделла – часа через два, но только если он пообещает себя хорошо вести и больше не перечить старшим. Остальные – за мной!

Мы находились в лесу, который рос на холме над рекой Сасквеханна, в предгорьях Голубого Хребта Аппалачей, на земле, принадлежавшей Мэриленду, хотя на нее претендуют и французы, и Пенсильвания, и Виргиния, и даже Коннектикут. Именно эта неопределенность и явилась причиной того, что тут практически нет белых людей, разве что трапперы и скупщики шкурок у индейского населения. Ну это пока.

Два года назад, до Виргинии дошла весть, что в землях за Голубым Хребтом появились французы, которые начали строить форт у слияния рек Аллегени и Мононгахелы. Эту землю своей считали и Виргиния, и Мэриленд, и Пенсильвания. Но именно Палата Бюргеров Виргинии – так именуется их парламент – решила послать к лягушатникам миссию с требованием немедленно очистить земли, принадлежащие Виргинской Колонии. Главой миссии решили назначить молодого Джорджа Вашингтона, которому тогда был всего двадцать один год (да и сейчас ему только двадцать три), но чей отец был одним из лидеров Палаты Бюргеров.

За несколько недель до того, ко мне явился некто, назвавшийся Антони Меркелем, из поселка Монокаси на севере Мэриленда. Точнее, тех земель, чью принадлежность к Мэриленду никто не оспаривал. Меркель говорил с ярко выраженным немецким акцентом, но довольно бегло, так что понять его не составило большого труда. И, как обычно бывает с приезжими с его родины, он сразу же взял быка за рога.

– Герр Скрантон, видите ли, к северу от нас, на реке Сусквеханна – он именно так произнес мое имя и название реки – «Скрэнтон» и «Сасквеханна», – находятся земли, которые интересуют определенную группу… ну, скажем так, инвесторов. Единственное препятствие – это индейские племена, населяющие эти земли.

– Сасквеханноки, вы хотите сказать, – усмехнулся я. – И у них есть огнестрельное оружие, хоть и устаревшее, зато его много. Да и физически эти парни чертовски сильны. И они вам очень мешают, правильно я вас понял?

– Именно так, герр Скрантон. Нам рассказывали, что у вас есть… скажем так, определенные методы работы с ними. Мы понимаем, что вы не сможете уничтожить их всех, но если вы их сильно проредите, то мы готовы вам заплатить…

Сумма, предложенная им, была не очень большой, но я сумел увеличить ее примерно втрое, после чего потребовал задаток в размере половины оговоренной цифры, и предупредил, что результаты будут видны не позднее следующего лета. Выдвигаться я собирался следующей весной, как только сойдет снег. Но тут ко мне пришел посыльный от мистера Вашингтона с предложением для моей группы поработать у него скаутами, причем сразу.

Мы довели его до слияния рек, после чего он сообщил нам, что остается здесь строить крепость и более в наших услугах не нуждается. Оговоренную сумму он заплатил нам в полной мере, и даже добавил процентов двадцать. Да, этим южане выгодно отличаются от северян, особенно янки из Новой Англии – те бы за лишний пенни удавились. И мы решили, пока в горах еще не выпал снег, заняться нашим вторым контрактом. В пирогах, купленных у местных индейцев, мы поднялись вверх по Аллегени, Конемаух и далее по ее притокам, перетащили пироги волоком через Голубой Хребет, и спустились по ручьям и речкам до Сасквеханны и далее в те места, на которые нацелились мои заказчики.

С местными индейцами я был достаточно хорошо знаком; ранее, у них всегда можно было выменять бобровые шкурки. Только вот в последнее время некто Джон Харрис, который поселился недалеко отсюда, перебил мне всю торговлю. Да и бобров в последнее время становится все меньше, и уже лет пять они торгуют разве что белками… Так что мне их было совсем не жалко. Я бы не сказал, что хороший индеец – это мертвый индеец [17] Эту фразу на самом деле придумали газетчики после того, как генерал Филипп Шеридан на переговорах с индейцами в 1869 году, когда вождь Тосави представился как «Тосави, хороший индеец», ответил: «Все хорошие индейцы, которых я когда-либо видел, были мертвы». , иногда они бывают полезными, но эти были совершенно не нужны.

Язык сасквеханноков я неплохо понимал – он был похож на языки ирокезских племен. А язык могавков, одного из них, я неплохо знал с тех пор, как вместе с дядей промышлял торговлей шкурками, закупаемыми у индейцев у верховий Гудзона. Мама у меня голландка, из респектабельного рода, а дядя был своего рода черной овцой семьи. Именно он научил меня, как нужно заражать одеяла оспой. Когда же шкурки в тех краях стали редкостью, мы подрядились «очистить» один район от индейцев. Дядя выменял несколько оставшихся шкурок на дюжину одеял, и через пару месяцев нам оставалось только перебить немногих выживших. Я и дядя успели несколько лет назад переболеть оспой, от которой у нас осталось лишь несколько рябинок на лице. Так что эта болезнь нам была не страшна. Потом, конечно, у тех, кто там поселился, тоже началась оспа – дядя же говорил им сжечь длинные дома индейцев, а они, судя по всему, сначала в них залезли из любопытства. Но это уже не моя проблема, хотя заказчиков я с тех пор исправно об этом предупреждаю.

И вот сейчас, когда генерал Эдвард Брэддок пошел в поход против французов, а адъютантом назначил моего старого знакомого Вашингтона, последний убедил его взять в качестве скаутов мою группу. Деньги генерал предложил намного меньшие, чем некогда Вашингтон, но наш маршрут проходил по долине Сасквеханны, через Монокаси. Я договорился с Брэддоком, что встретимся мы именно в этом поселке – дорога туда шла по “цивилизованным” местам, и в моем присутствии до того момента он не нуждался – а сам направился в Монокаси.

Меркель и его товарищи встретили меня чуть ли не в штыки. Да, индейцы практически все перемерли, но когда туда поехали первые группы немецких колонистов, то многие умерли от оспы, а других посетили индейцы с ружьями и попросили их убраться. Насчет первого я ему напомнил, что говорил ему про то, чтобы никто не заходил в длинные дома, а вот, касательно второго, предложил ему разобраться с оставшимися, но за сумму, в три раза превышавшую ту, которую мне платил Брэддок; немцы, как я заметил, еще более прижимисты, чем янки, но здесь у него не было выбора. Тот, понятно, заныл, что, мол, почему так дорого, я ему ответил, что теперь придется с индейцами воевать, и вероятны жертвы и с нашей стороны. Он, причитая, что откуда деньги у бедного шваба, в конце концов сторговался до двукратной суммы (я вообще-то рассчитывал на полуторную), и мы расстались довольными друг другом. А через день я увидел длинную колонну людей в красных мундирах, сдобренную колонистами в менее заметной форме – это были люди Брэддока.