Максим Дынин - Голод и тьма

А вот министерство иностранных дел забирало у меня намного больше времени – у меня не только не приняли прошение об отставке, но и отказались выделить отдел по связям с индейцами в отдельное министерство. До недавнего времени, отдел возглавляла Мэри, которой помогала Сара. Но недавно Джону моя Лиза порекомендовала перебраться в место с более сухим климатом, и его с распростёртыми объятиями приняли на Елисеевской верфи. Мэри, понятно, поехала вместе с мужем и возглавила новосозданный южно-калифорнийский филиал отдела. Кстати, наши врачи добились того, что у неё больше не было выкидышей и беременность проходила нормально, так что уехали они с тремя младшими детьми – Елизаветой, Еленой, и моим крестником Алексеем. А место начальника отдела осталось в семье – его заняла Сара.

Работали там в основном индейцы из окрестных племён, точнее, индианки – ни Мэри, ни Сара не смогли привлечь ни одного мужчину, хотя пытались. Кроме них, были две девушки с "Паустовского", а моя Лиза числилась консультантом по здравоохранению. Именно ей принадлежала заслуга создания сети клиник для индейских деревень, и в нескольких деревнях до сих пор помнят, как она спасла их от эпидемий. И вскоре после моего отъезда жители деревни Лиличик прислали ей "йейю" – торжественное приглашение на праздник в виде верёвки с узлами, а гонец, передавший его, сообщил на словах, что старейшины решили сделать её почётным жителем Лиличик. По её словам, церемония состоялась в бане, где присутствовали одни лишь женщины. Её раздели, ритуально обмыли в особом чане, нанесли на её тело три продольных белых полосы, от подбородка и до низа живота, и одели в мивокский костюм – юбка-передник, перламутровое ожерелье, и сандали.

Вскоре после моего возвращения, мне передали "йейю" от жителей другой деревни – Ливанелова, и объявили, что совет старейшин пригласил меня на такую же церемонию. Потом оказалось, что меня хотели сделать своим и жители Лиличик, но мы решили, что лучше уж принять первое приглашение, чтобы не обижать других. У меня всё было несколько по-другому – меня также повели в баню, но сначала хорошенько попарили, после чего натёрли золой, окатили холодной водой, и нанесли три полосы, только чёрные, от подбородка до лобка. Затем на меня водрузили головной убор из покрашенных в синий цвет перьев, связанных верёвками с нанизанными на них мелкими ракушками. Другой одежды мужчины-мивоки не носили, если было не слишком холодно, поэтому и меня вывели на помост посреди деревни в чём мать родила. Было нежарко – градусов, наверное, с двенадцать – но пришлось терпеть.

С одной стороны стояли мужчины, с другой – женщины, а среди них – весь состав отдела – впрочем, одетые – и моя Лиза, в мивокском наряде, который, из-за холода, был дополнен короткой кожаной курткой с узором; впрочем, местные дамы ничего такого не надевали. И если мужская часть населения сохраняла спокойствие, то женщины начали перешёптываться и посмеиваться, то и дело показывая пальцем на мои чресла, отчего моё лицо, по словам супруги, стало пунцовым.

Затем ко мне подошёл шаман и совершил короткую церемонию, после чего достал кремневый нож и порезал мне средний палец левой руки, затем сделал то же со своим пальцем и приложил его к порезу, чтобы смешалась кровь, что-то пробормотав; разобрал я лишь слово "`ате" – младший брат. После этого подошли вождь племени Хесуту и другие мужчины, каждому из которых шаман точно так же резал палец, и они точно так же прикладывали его к моему, те, что постарше, с теми же словами, а те, что помладше, именовали меня "" – старший брат. А после этого начали подходить уже женщины, начиная со старейшин рода; им пальцы не резали, лишь обнимали меня и прижимались ко мне грудью, а многие, к моему ужасу, дотрагивались на мгновенье бедром до моего причинного места. Я испугался, что Лиза может не понять, но выражение её лица было скорее сардоническим; после мивочек, меня точно так же (но оставив мой детородный регион в покое) обняла сначала она, а затем и девушки из отдела. Потом она мне сказала, что мои пропорции были всяко побольше, чем у их мужчин, и потому им, наверное, было интересно – сексуальных поползновений на мою честь супруга не увидела.

После этого, старейшина рода из женщин торжественно произнесла что-то по мивокски, а затем последовал обильный пир – мясо разных животных, рыба, жёлуди, и перебродивший ягодный сок, показавшийся мне сначала слабым, но мне пришлось выпить его столько, что меня потом отнесли домой.

Девушки в отделе были из разных племён – не только мивочки, но и олхоны, соседи мивоков по Росскому полуострову, и асочими из долины Напы, а также тепанечка Тепин, йопе Косамалотль, и киж Пелагея, которую на науатле звали Патли, а на родном языке Пабавит. Так что новости о том, что нас приняли в мивоки, разошлись по родным деревням тех из них, кто жил в районе Росского залива. И вскоре нас с Лизой захотели принять в свои ряды асочими из Нилектсономы – ведь именно туда мы когда-то давно летали на самолёте, и именно там Лиза вылечила дочь одного из вождей, а потом и многих других пациентов.

До Алексеевки (тьфу ты, ещё один пример "культа нашей личности" у гейзера) мы на сей раз добирались на "длинном джипе" из порта, названного в честь местных жителей Асочими и расположенного недалеко от устья реки Напа. Оттуда нас сразу же забрали местные и торжественно отвели в Нилектсоному, до которой было рукой подать. Там нас уже ждали накрытые столы, ломившиеся от речной рыбы, фруктов, и лепёшек из желудей. Здесь было намного теплее, чем в Россе, и единственные, кто был одет, были мы, причём асочими Шинтупепи из нашего отдела, в крещении София, убежала на несколько минут и вернулась в соломенной шляпе и лыковых сандалях и больше ни в чём.

После "обеда, переходящего в ужин", Лизу куда-то увели женщины, но две или три постарше остались, и, после того, как мужчины меня раздели догола, эти дамы выбрили мне острой ракушкой подмышки и, пардон, интимный регион, а затем все вместе отвели меня в местную баню. Она была ещё горячей – я подозревал, что до меня там успела побывать Лиза. Но её и тех, кто был с ней, я не увидел.

Меня выпарили, отхлестали ветками секвойи – у неё мягкие иголки, поэтому это было достаточно приятно – и хорошенько вымыли. Затем дамы нанесли разноцветный геометрический узор на всё моё тело и водрузили мне на голову кожаную шапку, похожую на колпак, но с длинными перьями какой-то хищной птицы, а на шею – ожерелье из медвежьих когтей. После этого, они куда-то ушли, а меня вывели на помост, где местный шаман, которого звали Катахас, достаточно долго колдовал надо мной, а потом ко мне подходили по очереди мужчины. Пальцы никто не резал – они всего лишь дотрагивались левой рукой до моей правой и чуть кивали головой. Я делал то же, после чего ко мне подходил следующий.