Максим Дынин - Голод и тьма

– Милая, мне надо перед тобой кое в чём повиниться.

Зря я это, наверное, но я почувствовал, что без этого я не могу. Даже если Рената ничего бы не сказала, то жить с этим мне было невозможно. И я рассказал ей все, кроме имён и того, что три из них понесли от меня. Лицо Лизы сразу же окаменело, а, когда я закончил, она сказала неживым голосом:

– Коля так тебя ждал… и так к тебе льнул сегодня… ладно уж, бери любую из пустующих комнат, поживёшь пока, будем делать перед ребёнком вид, что всё нормально. А потом мы ему расскажем, что ты уехал в командировку. Недели через две.

– Хорошо, – уныло промямлил я и отправился в комнату в конце коридора, где стояли топчан и деревянный стул. Через пять минут пришла Лиза, и, ничего не говоря, бросила на него одеяло, подушку, бельё и полотенце и сказала, что, мол, туалет в пристройке, там же и умывальник, "а ванной нет – баня в конце улицы". И ушла.

Следующие дни я делал вид перед Колей, что ничего не произошло, и проводил с ним всё свободное время. Я отводил его в садик, а Лиза забирала его оттуда, пока я ещё был в министерстве. Я, кстати, на следующий же день написал прошение об отставке – ну какой я министр… Но Совет отклонил мою просьбу с одним голосом против – моим, так что приходилось соответствовать. Большую часть времени я проводил то на заседаниях Совета, то за составлением подробных отчетов и рекомендаций, и времени катастрофически не хватало.

На третий день, я спросил в жилом управлении, не могу ли я вернуться в свою каюту на "Победе" либо на "Форт-Россе", либо хотя бы койку в общежитии. Не знаю, каким образом об этом узнала Лена Романенко, но через полчаса она пришла ко мне в кабинет и спросила, что случилось. Пришлось и ей доложить, пусть в общих чертах. Она помолчала, покачала головой, и наконец заговорила:

– Лизу я, конечно, понимаю, равно как и разделяю твоё мнение, что ты сам виноват. А был такой тихоня в Питере, джентльмен, со всеми моими подругами со всей вежливостью, а как до дела, так в кусты…

– Леночка, так я хотел лишь по любви…

– Изменял ты, я так понимаю, тоже по любви… Дон-Жуан хренов. А, скорее, слабак – вряд ли ты сам подбивал к другим клинья, на тебя не похоже, а вот если она к тебе подкатила, тут ты, конечно, давал себя соблазнить, так ведь, наверное, было?

– Сам я виноват. Каждый раз.

– Значит, так оно и было.

Я закрыл лицо руками, а Лена неожиданно сменила тон:

– А всё-таки я попробую вас примирить. Но только если ты мне пообещаешь больше никогда и ни с кем, при живой-то жене.

– А если не смогу?

– А вот если ещё раз оступишься, я сама помогу Лене тебя убить. А потом мы вместе оросим твою могилку горючими слезами. Всё-таки ты наш с Володей друг, а Лиза тебя любит, и как…

– Но она меня не простит.

– Как не простила другая твоя Лиза, ты хочешь сказать? Давай попытаемся. Как сказано в анекдоте, "Попитка не питка, правда, товарищ Берия?" Кстати, ко мне приходила девочка Анфиса, говорила, ты её чуть не удочерил, а теперь совсем забыл. И рассказала мне, как ты её спас – и про другие твои добрые дела. Возьму-ка я Анфису с собой…

– Не надо. Я заслужил то, что произошло.

– Может, и так. Но ты, как мне кажется, поддаёшься перевоспитанию. Будешь, как герой Ляписа-Трубецкого: "Гаврила был примерным мужем, Гаврила жёнам верен был."

– Почему же "жёнам"?

– Ну ты же был уже женат. И той жене тоже был верен, не так ли?

– Не надо…

– Надо, Лёша, надо.

На следующий день, когда я возвращался в дом, где, как мне казалось, мне суждено было обитать последние дни, я услышал звонкий голосок Анфисы:

– Прости его, княгиня! Больно хороший твой Алексей. А что слабым оказался – то и святые грешили. И Господь простил даже самых страшных грешников. Неужто ты своего простить не сможешь?

Я развернулся и пошёл оттуда, очень уж мне было стыдно, и лишь краем уха услышал слова Лены:

– Ты не представляешь себе, как ему трудно. И я тебя уверяю – больше он…

Я вернулся в кабинет и продолжил работу, но у меня ничего не получалось. Часа через полтора, я вернулся в Лизин дом, и, к моему изумлению, она обняла меня и поцеловала, а затем сказала:

– Лена рассказала, что ты хотел удочерить Анфису. Я согласна. И готова тебя простить. Вот только больше так никогда не делай.

Я лишь стал перед ней на колени, обнял её ноги, и ничего не говорил, пока она не потянула меня вверх за плечи.

– Иди, почитай Коленьке, он так тебя ждёт.

После того, как мой маленький заснул, я хотел было пойти на свой топчан, но на нём не было ни одеяла, ни подушки, ни простыней… Я встал на колени и горячо помолился, так, как я уже давно не делал. А через две минуты туда вошла Лиза.

– Жду я тебя, жду, а ты в Анфисиной комнате. Сходишь завтра в жилконтору, пусть принесут ей матрас, не спать же ей на голых досках. А у нас с тобой своя спаленка есть…

Тот день я вспоминаю как второе рождение. Должен сказать, что Лиза с тех пор меня ни разу не попрекнула тем, что было – но я сам знал, что больше такое не повторится. А дома сразу стало многолюдно – на следующий день к нам переехала Анфиса. Усыновления и удочерения в Русской Америке, пока меня не было, решили отменить и ввели понятие воспитанников; именно так мы и узаконили пребывание девочки у нас. А через неделю, когда я рассказал супруге про мою ливонскую эпопею, мы взяли на воспитание и Юру Заборщикова.

И тот, и другая сразу стали незаменимыми – они заботились о детях, помогали по хозяйству, Анфиса часто готовила, а Юра оказался весьма рукаст. А детей становилось всё больше – через год у нас родились близнецы, а в марте прошлого года – Ксения, и если с тех пор никого не получалось, то не потому, что мы не старались. А полмесяца назад Лизины глаза вновь заискрились:

– Любимый, принеси люльку обратно к нам в спальню. Мне кажется, у нас вновь ожидается пополнение.

Несмотря на всё растущее количество детей, Лиза, как и большинство других молодых матерей, всё ещё работала, пусть намного меньше, чем раньше. Она всё ещё была замминистра здравоохранения и, кроме того, пока дети находились в яслях и детском саду, три раза в неделю работала консультантом в местной клинике, и проводила как минимум одну или две операции в неделю – по её словам, "чтобы не потерять квалификацию". Так что "покой ей только снился".

Мне же было немногим легче. Я надеялся передать должность министра информационных технологий тёзке с "Астрахани", но корабль недавно перевели в новый порт, находящийся в том месте, где в нашей истории располагался Сан-Диего. Назвали его, увы, Алексеевым, причём ещё в 1601 году, когда я прохлаждался в буквальном смысле слова в России и не мог возразить. Впрочем, я и переименование Козлограда под Черниговом в Алексеев не смог предотвратить… Но ребят Лёха собрал неплохих, кого с "Паустовского", кого даже с "Москвы", так что делать мне приходилось не так уж и много – всё было под контролем.