Мэтью Кирби - Валгалла: Сага о Гейрмунне [litres]

– И долго вы с братом…

– Четыре года, – ответил Гейрмунн, чувствуя, как в душе становится холодно и пусто. – Мы прожили у Агады четыре года.

– Ты хорошо помнишь эту женщину?

Пустота в душе стала шире, и туда провалилась большая часть его существа.

– Да, хорошо.

– А правда, что тайну твоей матери раскрыл какой-то скальд?

– Нет. Просто Браги оказался первым, у кого нашлась смелость сказать то, что видели все.

– Даже Хьёр? Он тоже это видел?

– Мой отец не дурак. Думаю, и он это видел и понимал. Порою мне думается, что он так легко простил мать по одной-единственной причине: все эти годы потворствовал ее лжи и, таким образом, был соучастником.

– Зачем он это сделал?

– Он любил мою мать. Видел то, что хотел видеть, пока Браги не заставил его взглянуть на настоящих сыновей.

– А что сталось с сыном рабыни?

– Через три года после возвращения к настоящей матери он умер от легочной болезни. Говорят, он родился слабым и часто болел.

– Сама Агада не пострадала?

– Когда правда открылась, мать освободила Агаду от обязательства. Отец дал ей и ее мужу землю. Родители говорили, что хотели все исправить надлежащим образом. Но мне сдается, они хотели удалить Агаду от нас. Мне долго не позволяли ее навещать.

– Ты скучал по ней?

Душевная пустота поглотила последние остатки его существа.

– Я скучал по ней, как любой сын скучает по матери.

Какое-то время они молчали.

– Правда остается правдой, кто бы ее ни высказал, но я была рада узнать правду твоего рождения не от кого-то, а от тебя.

– Я вообще очень редко говорю об этом с кем-либо.

Они с Эйвор пили, пока Гейрмунн не почувствовал, что переполнен элем. Тогда Эйвор повела его в уютный уголок, где уже была готова постель из одеял и шкур. Идя туда, Гейрмунн опирался на плечо хозяйки.

– Корабль в Йорвик отплывает завтра, – сказала Эйвор. – Хочешь отправиться с ним?

– Хотел бы. Но сейчас я пьян. Утром тебе придется напомнить мне об этом, пока корабль не ушел.

– Обязательно напомню, – засмеялась она.

Они подошли к постели. Гейрмунн повалился; его руки и ноги переплелись, как корни. Эйвор встала над ним, улыбаясь и качая головой.

– Значит, прозвище Адская Шкура тебя больше не злит?

– Нет. Гутрум дал ему новое значение.

– Многое имеет лишь то значение, которое мы ему даем. – Эйвор снова засмеялась и легонько толкнула его ногой. – Желаю тебе хорошо выспаться, Гейрмунн Адская Шкура.

Корабль шел на веслах против течения и достиг Йорвика в том месте, где река Фосс впадала в более широкую реку Уз. Холодный дождь был неотвязным попутчиком. Клочья облаков висели так низко, что порою казались туманом, скрывавшим большую часть города. Но мрачность погоды вполне соответствовала настроению Гейрмунна.

Своих воинов он оставил в Равенсторпе, отчетливо сознавая, что это путешествие должен совершить один. На сей раз даже Стейнольфур не стал возражать. Гейрмунн не знал, что скажет родителям и брату. Стыд и гнев соперничали за власть над сердцем и словами. Он покидал родительскую семью в гневе, исполненный горделивых замыслов и торопящийся навстречу судьбе. Теперь он возвращался без земель и почти без серебра. Правда, обрел боевую славу, но ее замарало убийство родича датского конунга. Помимо стыда, Гейрмунна одолевал гнев. Когда-то отец не захотел выделить ему ни одного воина, а сам сдал Авальсснес без боя и отправился в Англию.

В месте слияния рек корабль поплыл вверх по Узу на запад. Фосс повернула на восток. Йорвик стоял на клинообразном участке земли, ограниченном двумя реками. Это давало такую же защиту, как и в Редингуме, но город не замыкался в пределах рек. По западному берегу тоже тянулись дома. Стены города построили римляне, как и стены Лундена. Датчане дополнительно укрепили их, превратив Йорвик в самую внушительную крепость из тех, что Гейрмунн видел в Англии.

Вскоре корабль причалил к пристани возле каменного моста. Там стоял промокший и продрогший датчанин, наблюдая за погрузкой и выгрузкой. Этого человека звали Фаравидом. Он подсказал Гейрмунну, как найти жилище Хьёра и Льювины. Их дом стоял в северной стороне, на вершине холма, близ внутренней римской стены.

Гейрмунн поблагодарил Фаравида и двинулся в указанном направлении. Он глубоко надвинул капюшон плаща, защищаясь как от дождя, так и от узнавания. Если весть о Гейрмунне достигла Лундена, она вполне могла достичь и Йорвика. Здешние улицы были замощены досками, прогибавшимися под сапогами. Это делало дороги проходимыми даже в дождь. Под досками с шумом неслась вода. Там, где они отсутствовали, было настоящее месиво, воняющее мочой и дерьмом животных и людей. Гейрмунн пересек большой рынок, пустовавший из-за скверной погоды. Дальнейший его путь пролегал по узким проходам, петляя между хаотично построенными датскими домами и римскими развалинами. Вершина холма скрывалась за облаками.

Когда Гейрмунн достиг старинной внутренней крепостной стены, поднимавшейся над городом, впереди из тумана и дождя появился дом. Выстроен он был из темного дерева. Крыша начиналась почти от земли и круто уходила вверх, где конек украшали фигуры драконов. Дом был окружен римскими колоннами, похожими на мертвые стволы каменного леса. Не хижина, но и далеко не усадебный дом конунга и даже не длинный дом ярла. Как же случилось, что родители добровольно променяли силу и красоту Авальсснеса на это место? Вторая крыша, пониже, нависала над дверью. Гейрмунн с трепетом подошел к двери, немного постоял, затем, тряхнув головой, постучался и выкрикнул приветствие.

Вскоре дверь открылась. На пороге стояла мать.

Узнав сына, она округлила глаза.

– Гейрмунн! – воскликнула Льювина и заключила сына в объятия.

Она несколько раз повторила его имя, плача и крепко прижимая к груди.

– Неужели это правда? Неужели это ты?

– Это я, мама.

Гейрмунн сам был готов заплакать.

Льювина отстранилась, глядя на него, смеясь, плача и качая головой.

– Хьёр! – крикнула она. – Наш сын вернулся!

Мать взяла его за руки:

– Идем же в дом!

Внутри было тепло и сухо, что особенно остро чувствовалось после странствия под дождем. Деревянный пол был устлан плотными коврами. В очаге ровно горел огонь. Услышав шаги, Гейрмунн поднял голову и увидел отца, спускавшегося по деревянной лесенке со второго этажа. С тех пор, как они виделись последний раз, отец исхудал.

– Глазам не верю, – произнес Хьёр, потом бросился к сыну и обнял его даже крепче матери. – А мы, парень, боялись, что потеряли тебя.

– Здравствуй, отец.

– Ну и ну. – Хьёр отступил и тыльной стороной кисти вытер глаза. – Хвала богам.

– Рад видеть вас обоих, – склонил голову Гейрмунн.