Владимир Тимофеев - Три кварка (1982-2012)

«Ну да, как бы не поперхнуться этой пикантностью», — хмуро отшутился по этому поводу Михаил, «включённый» в экипаж катера неделю назад, в самом начале «международной спасательной операции». И хотя моряком он не был, зато единственный из личного состава эскадры и прикомандированных к ней гражданских знал в лицо тех, кто должен сопровождать груз. А ещё он был хорошо знаком с лейтенантом, с котором пересекался ещё в Одессе, в 1919-м, а потом и в Константинополе, полутора годами спустя. Собственно, именно это и предопределило выбор контр-адмирала: возглавит «миссию» лейтенант Кристоф, а её выполнение обеспечит мало кому известный на флоте русский штабс-капитан.

Волонтёром Смирнов стал волею случая. Двадцатишестилетний ветеран, проведший два с половиной года в окопах германского фронта и ещё столько же на полях гражданской, не смог найти себя в «мирной» жизни чужого для него Истанбула. При эвакуции из Крыма при себе у Михаила были лишь шашка, наган, да сменная пара белья в солдатском сидоре. Шашку он продал через два месяца, сапоги износились до дыр меньше, чем за полгода. Бывший офицер не чурался любой работы, даже той, за которую не брались самые распоследние серсери́[2].

Впрочем, с бывшей столицей бывшей Османской империи штабс-капитан свои надежды не связывал. Он лишь надеялся заработать там на билет до Марселя, куда три года назад, правда, не из Стамбула, а из Одессы, упорхнула одна довольно-таки симпатичная молодая особа. Та самая, благодаря которой Смирнов и выбрал проигравшую в гражданской войне сторону. Нет, искать эту дамочку Михаил вовсе не собирался. Чувства, хоть и весьма бурные в своё время, давно отгорели. Сейчас штабс-капитан просто старался быть прагматичным, полагая, что раз Франция победила в войне, то для солдат и офицеров союзной ей армии может стать если не матерью, то хотя бы приветливой и доброй тётушкой.

Увы, надежды русского офицера развеялись, словно дым, после случайной встречи в порту со «старым» знакомым. Лейтенант Кристоф церемониться со штабс-капитаном не стал, всего в двух словах описав политику нынешней Франции. «Вас там никто не ждёт. Точка».

По правде сказать, чего-то подобного Михаил ожидал, только признаться себе в этом боялся. И, видимо, по этой причине циничная откровенность француза не стала для него шоком. Скорее, ушатом холодной воды, вылитым на разгорячённую голову. К тому же «сердобольный» Анри подсластил пилюлю, сообщив Смирнову о том, что при желании тот может продолжить карьеру военного в «Légion étrangère»[3], надо лишь подать соответствующее прошение во французское консульство. А там, глядишь, лет через пять можно и о гражданстве подумать.

Штабс-капитан о гражданстве пока что не помышлял, а вот о службе в рядах Иностранного легиона задумался, причём, крепко. И спустя десять дней, после мучительных размышлений, всё же подал прошение, рассудив, что чести русского офицера подобная служба не умаляет.

Однако всё оказалось не так просто. Как объяснили Смирнову, в настоящий момент легионеры вели боевые действия в Марокко и в Юго-Восточной Азии. Африканские части были укомплектованы полностью, даже с избытком, поэтому русскому новичку места там не нашлось. В Азии же, наоборот, проблемы с личным составом, точнее, с его нехваткой, имелись, и довольно серьёзные. Тем не менее, пользы от этого Михаилу не было никакой: отправлять пополнение в Индокитай по одному командование Легиона не собиралось.

В итоге Смирнову предложили подождать несколько месяцев, а пока суть да дело — послужить волонтёром в воюющем с «кемалистами»[4] греческом экспедиционном корпусе. Над этим предложением штабс-капитан почти не раздумывал. Статус нонкомбатанта и должность представителя какой-то малоизвестной гражданской организации при миссии наблюдателей и советников показались ему едва ли не синекурой. Прекрасно знающий языки, немецкий с французским, и сносно говорящий на греческом и турецком, Михаил в основном исполнял функции посредника на переговорах об обмене военнопленными. Как ни странно, обе воюющие стороны доверяли ему в этом гораздо больше, нежели представителям стран Антанты.

«Командировка» на анатолийский фронт затянулась надолго, продлившись без малого год, до осени двадцать второго. До того самого момента, когда произошла катастрофа. Греческие войска оказались разбиты и выдавлены на побережье. А после поражения при Эскишехи́ре и пленении вместе со штабом генерала Трику́писа из Афин поступил приказ: покинуть малоазийский плацдарм.

Турки, понятное дело, выполнению этого приказа препятствия не чинили, в результате чего деморализованная и разгромленная армия смогла эвакуироваться через порт Смирны. По временному соглашению с входящими в город с востока отрядами Ататюрка. Фактически бросив на произвол судьбы христианское население города.

Восьмого сентября греческий верховный комиссар объявил, что слагает с себя полномочия городского главы. В тот же день в гавани появились первые военные корабли, сначала французские и британские, а чуть погодя к ним присоединились американцы и итальянцы, готовые защитить и при необходимости эвакуировать проживающих в городе соплеменников.

Утром девятого, как и предполагалось по соглашению, в Смирну вошли передовые части турецкой кавалерии. А ближе к вечеру начались погромы. Местные гражданские турки, ещё днём появившиеся в греческих и армянских кварталах, поняв, что немногочисленные военные патрули не обращают на них никакого внимания, занялись вооружёнными грабежами. И если девятого числа они ещё как-то «сдерживали» себя, ограничиваясь только отъёмом имущества, то десятого и одиннадцатого, когда к ним присоединились солдаты в фесках, остановить резню было уже невозможно.

Почти год Михаил общался с представителями турецкой армии, с солдатами, офицерами, генералами, даже с Мустафой Кемалем пару раз говорил. И каждый раз отмечал высокую дисциплину и организованность войск, их предельно корректное отношение как к пленным, так и к местному населению, конечно, в той степени, в какой это вообще возможно в условиях боевых действий. Но сейчас штабс-капитан просто не мог поверить, что эта организованная на европейский манер армия буквально за один день превратилась в банду грабителей, насильников и садистов. Даже в самые сложные моменты гражданской войны Смирнов не видел такой жестокости. Счёт убитым вёлся уже не на десятки и сотни — на тысячи.

Мужчины, женщины, дети, пощады не было никому. Многие пытались найти спасение в европейских кварталах, однако и там их настигали потерявшие человеческий облик турки, резали, жгли, насиловали. Высадившиеся на берег военные моряки из международной эскадры занимались исключительно охраной дипломатических и торговых представительств собственных стран и на всё творящееся вокруг взирали с редкостным равнодушием.