Владимир Тимофеев - Три кварка (1982-2012)

— Внимание, экипаж, — объявил он по «громкой связи» (через установленный в передней стене рупор). — Приготовиться к отработке ситуации «человек за бортом».

Сигнальщик продублировал команду ударами корабельного колокола.

Патрульный катер, медленно набирая ход, двинулся в сторону качающихся на волнах обломков. Один из четырёх находящихся на палубе моряков переместился на носовую надстройку для наблюдения и поиска. Ещё один остался возле орудия, двое других подхватили спасательные круги и рванули к корме, имеющей лишь леерное ограждение и, значит, более подходящей для подъёма на борт пострадавших.

— Мишель, я выполнил твои требования. Может, ты уберёшь револьвер? — попросил Анри спустя пять или шесть секунд после изменения курса и, видя, что штабс-капитан сомневается, торопливо добавил; — Даю честное слово, что не буду отменять свой последний приказ… эээ… все приказы, касающиеся спасательных действий.

Смирнов смерил француза оценивающим взглядом и… выдал в ответ какую-то странную фразу:

— Джентльменам верят на слово. Вот тут-то, Петька, мне и попёрло, — после чего отступил на шаг и, опустив руку с наганом, пробормотал себе под нос. — Надеюсь, что мушкетёры во Франции ещё не перевелись.

— Что? — не понял Анри.

— Да так, ерунда. Просто вспомнилось кое-что, — улыбнулся штабс-капитан, застёгивая кобуру. — Командуй, Анри. Я — на палубу, там от меня то́лку больше…

К перевёрнутой лодке катер подошёл примерно через минуту. За это время Смирнов успел перейти на корму и почти полностью разоблачиться, оставшись в одном исподнем. Он отчего-то сразу же понял, что нырять в воду придётся, причём, нырять придётся конкретно ему — остальные не захотят рисковать. Хотя водичка для купания здесь вполне подходящая (в Эгейском море даже зимой теплее, чем летом на Балтике), друзей-лягушатников в неё и калачом не заманишь: им и плюс 20 по Цельсию кажутся ледяной купелью…

— Мишель, надеюсь, ты понимаешь, что всё, что происходило, я буду вынужден отразить в вахтенном журнале и рапорте, — невольно поёжившись, проинформировал Михаила спустившийся с мостика лейтенант.

— Понимаю, — невозмутимо отозвался штабс-капитан.

— Но это же трибунал, Мишель. Зачем тебе это?

— Зачем? — переспросил Смирнов. — Наверно, затем, что даже на чужой войне надо сохранять честь и оставаться верным присяге.

— Твоей страны больше нет. О какой присяге ты говоришь? — удивился Анри.

— Страны нет. Но Россия осталась. Вот здесь, — Михаил постучал себя по груди и, невесело усмехнувшись, посмотрел на француза. — Извини, Анри, но вы в Европе никогда этого не понимали. А что касается трибунала… Не думаю, что господин адмирал даст этому делу ход.

— Да, скорее всего, ты прав. Адмиралу это не нужно, — нехотя согласился Анри, поджав губы. — Но вот в чём точно не приходится сомневаться, так это в том, что после всего случившегося о службе в Легионе тебе придётся забыть.

— Чему быть, тому не миновать, — пожал плечами Смирнов. — Переживём как-нибудь…

Из всех, кто находился в лодке, спасти удалось одного. Маленького мальчика лет четырёх-пяти. Остальные, по всей видимости, погибли: либо утонули, либо были убиты осколками, а их тела отнесло от места крушения. Впрочем, кто-то мог просто отплыть подальше, чтобы не попасть под очередной турецкий снаряд, хотя шанс на это, по мнению и французов, и русского, был невелик. В любом случае, расширенный поиск результатов не дал: ни тел погибших, ни выживших, только плавающий в воде «мусор» — коробка от дамской шляпки, женский платок, разбитое в щепки весло, две плетёных корзины и полузатопленный чемодан с обитыми кожей углами.

Первым парнишку обнаружил Смирнов. Почти обессилевшего, вцепившегося в обломок доски. Малыш даже кричать не мог, раскрывая рот только чтобы вдохнуть и откашляться от попадающей в горло воды. И отпустить доску он тоже боялся, хотя всего в нескольких метрах уже качались спасательные круги, брошенные матросами с катера. Прыгнувший за борт Михаил мог бы легко потерять мальчонку из виду (волнение в два-три балла, конечно, не шторм, но видимость ухудшает существенно), но, слава богу, прожектор-искатель был теперь направлен в нужную сторону, плюс крики матросов очень способствовали правильному позиционированию.

Спустя пару минут малыша подняли на борт, раздели, растёрли и, укутав сразу в два одеяла, усадили на пробковый спасжилет рядом с кормовым бомбомётом, единственное место на палубе, более-менее защищённое от морских брызг, ну, кроме ходовой рубки, конечно. Пока матросы занимались спасённым, Смирнов успел по новой одеться, натянуть сапоги, нацепить на себя поясной ремень с кобурой, после чего присел на корточки перед мальчишкой и попытался выяснить, кто он и были ли в перевернувшейся лодке его родители. Ни русскую, ни французскую речь ребёнок не понимал, только мотал головой, всхлипывал и еле слышно просил по-гречески:

— Пэ́ра… пэра мама. Ка́ту парэ́ки. Сосэ́… сосэ мама…

— Что он говорит? — нахмурившись, спросил лейтенант у Смирнова.

— Говорит, там его мама осталась, просит спасти её, — ответил штабс-капитан, поднимаясь на ноги.

— Грек?

— Да, по всей видимости.

Анри пожевал губами, поморщился и, потеряв всяческий интерес к найдёнышу, двинулся в сторону рубки. Не забыв, правда, бросить через плечо:

— Как разберёшься с ним, возвращайся на мостик. Нам ещё задачу поставленную выполнять.

Михаил проводил француза задумчивым взглядом и еле заметно усмехнулся в усы. Что ж, задачу надо было и впрямь выполнять. Вот только, если верить внутреннему голосу, главную свою задачу штабс-капитан Смирнов уже выполнил. Осталось лишь уточнить детали.

— Тебя как зовут, братишка? — спросил он, снова присаживаясь на корточки перед малышом.

Вопрос был задан на новогреческом.

— Ко… Ко… Костас, — ответил тот, неожиданно перестав хлюпать носом и уставившись своими глазёнками на офицера.

— Хорошее имя, — похвалил мальчугана Смирнов. — А фамилию свою помнишь?

— Не… нет… не помню, — растерянно прошептал мальчик.

Михаил вздохнул и погладил спасённого по голове. Парнишка от прикосновения вздрогнул и… внезапно рванулся вперёд, прижимаясь к мужчине, обхватывая его за шею, не сдерживая льющихся из глаз слёз.

— Дядя, а ты ведь не бросишь меня? Да? Не бросишь? Ведь правда?

— Правда, малыш. Не брошу, — только и смог ответить Смирнов, с большим трудом удерживая себя от того, чтобы тоже не разрыдаться.

В его голове, словно кадры замедленной киносъёмки, проносились какие-то образы. Пожелтевшее от старости фото, на котором запечатлён он сам и рядом с ним двое детишек, мальчик, в котором можно легко узнать подросшего Костаса, и повзрослевшая девочка Ксения, спасённая их экипажем днём раньше. Ещё одно фото, на котором двое мужчин в военной форме с винтовками, один из которых очень похож на Смирнова. Потом ещё снимки, где те же мужчины, но уже по отдельности. И ещё… нет, даже не фотография, а, скорее, картина. Картина из реальной жизни. Девушка, очень красивая, босая, в цветастой юбке, стоящая у деревенской плиты. Штабс-капитан откуда-то знал, что эту девушку зовут Анна и что она…