Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Ещё что-то сказав, подросток показал на убитого медведя, потом вдруг нахмурился, оглянулся… И ходко пустился обратно по склону сопки. Миг — и его смуглые лопатки скрылись за деревьями и кустами.

Нойон пожал плечами:

— Странный тип. Наверное, местный. Интересно, сколько ему лет, как думаешь?

— Думаю, лет тринадцать. Может, четырнадцать. Знаешь, я ведь тот, убитый, наверняка — его напарник! Такой же. Надо будет сказать…

— Если придёт…

— Думаю, что придёт. Ага! Вон он!

Парнишка вновь спускался к распадку, только медленно, пригнувшись, словно бы что-то тащил. И правда — тащил на еловых лапах.

— Поди помоги Гамильдэ. — Князь махнул рукой, внимательно всматриваясь в поклажу.

Человек!

Точно такой же подросток, как и этот Каир-Ча. Только, кажется, раненый.

— Эй, вы там, поосторожнее! — обойдя мёртвую тушу медведя, Баурджин пошёл навстречу.

Весь правый бок и рука раненого багровели кровью. Нойон участливо наклонился, потрогал — лишь бы не был разодран живот. А ну-ка… Слава Богу, кажется — нет. Сдернута и рассечена кожа, сломаны ребра — как видно, зверюга задел-таки пару раз лапой.

— Ерунда! — Баурджин подмигнул. — До свадьбы доживёт! Гамильдэ, сбегай за нашими сумками. Чем-нибудь перевяжем.

Юноша убежал, а Каир-Ча жестами попросил нойона усадить раненого товарища прямо напротив медведя.

Усадили… Парнишка молча терпел, хотя видно было, как тонкие губы его побелели от боли.

Каир-Ча стал на колени рядом, вытянув руку, погладил медведя по мёртвой башке и, выхватив нож — ну, точно, костяной! — резким движением рассёк собственную ладонь. И снова погладил медведя, стараясь, чтобы собственная кровь осталась на шкуре зверя. Затем громко произнёс какую-то фразу, видать, просил духа медведя не гневаться за то, что убили. Снова поклонился убитому хищнику, на этот раз глубоко ткнувшись головою в землю. Тоже самое попытался сотворить и раненый — только Баурджин не дал, удержал за плечи:

— Сиди! Будешь двигаться — изойдёшь кровью.

Тут как раз подоспел и Гамильдэ-Ичен с перемётными сумками. На повязки ушла часть поясов и полы дээлов, плюс ко всему ещё и Каир-Ча притащил каких-то листьев. Сначала к ранам приложили их, а повязки уж потом, сверху. Во время всей процедуры, весьма болезненной, раненый не издал ни единого стона. Настоящий индеец! Чингачгук Большой Змей. Вообще, чертовски похожи на индейцев эти ребята. Какое-нибудь реликтовое южносибирское племя? Очень может быть. И кажется, они ещё живут в каменном веке — совсем не знают металла. Хотя наверняка это ещё утверждать рано.

— Мирр-Ак, — указав на раненого, произнёс Каир-Ча. — Мирр-Ак.

— Мирр-Ак, — раненый подросток улыбнулся, — Мирр-Ак.

Баурджин с Гамильдэ-Иченом снова представились.

— Мы — с юга, — попытался объяснить нойон. — Юг, понимаете? Пастбища? Скот… Лошади… Ну, коровы там… Му-у-у-у!

— Му-у-у! — изобразив пальцами рога, неожиданно засмеялся Каир-Ча. — Му-у-у…

Баурджин хлопнул в ладоши:

— Ого, Гамильдэ! Понимают.

Каир-Ча снова что-то сказал на своём языке. Несколько певучих фраз, нисколечко не понятных. Потом показал на себя, на раненого напарника. Изобразил, будто стреляет из лука…

— А, — догадался нойон. — Вы охотники.

И тут же фыркнул — собственно, он это и так представлял.

— Охотники, — неожиданно повторил парень. — Охотники. Да.

Ого! Он, оказывается, знал несколько слов по-тюркски.

— Охотники… Каир-Ча! — Парнишка поднял вверх указательный палец, потом кивнул на приятеля: — Мирр-Ак. — И показал второй палец, большой. А затем, показал ещё и третий, пояснив: — Кей-Сонк.

— Кей-Сонк, — тихо повторил Баурджин и, переглянувшись с Гамильдэ-Иченом, позвал: — Идём, Каир-Ча.

К удивлению, Каир-Ча тут же поднялся на ноги, словно бы понял.

Нойон оглянулся:

— Оставайся здесь, Гамильдэ. Я уж сам.

Поднявшись на вершину сопки, они выбрались на поляну. Жарко палило солнце, и Баурджин чувствовал, как стекает по спине липкий противный пот. Жарко было здесь, даже несмотря на густоту леса. Душно. И противно.

— Вот, — нойон наклонился к веткам и тут же обернулся: — Помогай, что стоишь?

Вдвоём они полностью освободили закиданное мхом и еловыми ветками тело. Притихший Каир-Ча опустился рядом… провёл пальцами по шрамам, вздохнул:

— Кей-Сонк… О, Кей-Сонк, Кей-Сонк…

— Ну и что будем с ним делать? Понесём вниз? — Баурджин махнул рукой в сторону распадка. — Боюсь, не донесём, больно уж сгнил.

Каир-Ча, кажется, понял, о чём идёт речь. Показал двумя пальцами на распадок… тут же погрозил сам себе — нет! Потом указал на истерзанное тело, на ветки…

Нойон облегчённо кивнул:

— Ну, ясно — здесь и похороним. Вот только чем будем землю копать? Или у вас в земле не хоронят?

Новый знакомец вдруг улыбнулся, показал, будто ест — ам, ам!

Шутит — понял нойон. Нашёл и время и место. Впрочем, может, оно так и надо?

Пошутил и сам:

— Не, есть не будем, больно уж тухлый. Фу-у у… — Баурджин скривился и замахал руками.

— Ф-у-у-у! — смешно повторил Каир-Ча. — Фу-у-у-у… Помогать?

Он кивнул на ветки, коими и забросали покойного. Всё так же, как делал медведь, — ветки, мох, жерди…

Сделав все, Каир-Ча опустился на колени и что-то зашептал, время от времени воздевая руки к небу — по-видимому, молился.

— Ой, сожрёт его здесь какая-нибудь лиса, — засомневался нойон. — Или шакал. Да мало ли. Хотя, может, вы именно так и хороните. Чтоб одни кости остались — да, так некоторые и делают. Что ж, меньше возни.

Возиться пришлось по другому поводу. Обоим знакомцам почему-то вдруг сильно захотелось снять с мёртвого медведя шкуру. Впрочем, оно, конечно, понять их было можно — как же, охотники ведь, не кто-нибудь! Упускать такой трофей! Однако, с другой стороны, если хорошенько разобраться, кому он принадлежит…

Баурджин, конечно, не стал обострять ситуацию. Наоборот, они с Гамильдэ оказали Каир-Ча посильную помощь — когда было нужно, переваливали с боку на бок тяжеленную тушу, а так парнишка в их помощи не особо нуждался, действуя костяным ножом настолько умело и ловко, как иной не управился бы и стальным.

Наконец примерно к полудню шкура была снята. Красно-бурая гора медвежьего мяса представляла собой не особенно аппетитное зрелище, особенно если учесть, что медведь со снятой шкурой по своему строению сильно походит на человека — мускулы, руки, ноги — все человеческое, только когти и клыкастая челюсть, этакий оборотень — брр!

Немного подсушив на солнышке, шкуру аккуратно свернули и, разложив костёр, нажарили свежатинки, надо сказать, довольно вкусной. Хороший оказался медведь, упитанный! А то, что он чуть было не позавтракал кое-кем из присутствующих, особенно никого не смущало. А чего смущаться? Было бы мясо.