Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Дальше вождя подробнейшим образом расспросили про дороги на юг. Точнее, попытались расспросить, но хитрый старик увернулся от обстоятельного ответа, сославшись на то, что гостей всё равно поведут проводники.

— Они доведут вас только до большой реки, — предупредил Черр-Нор. — А уж дальше вы сами. Ну, спрашивайте ещё! Женщины? Да есть, есть… просто они все заняты разным трудом, и нечего им глазеть на приезжих. Нет, мы не пасём скот. Только охотимся, а женщины собирают всё, что даёт лес. Есть несколько полей, только зимы бывают суровые… вот, как прошлая… — Вождь поглядел на гостей и неожиданно улыбнулся: — Ну а нынешняя зима уж точно выдастся тёплой!

Барджин уже больше не знал, что и спросить. Вроде бы старик ничего не скрывал, да и к чему? Какое дело кочевникам до затерянного среди непроходимых лесов рода? У них, у кочевников, и своих забот полон рот, тем более — сейчас. И какой толк от людей Большого Двуногого в предстоящей войне за власть в монгольских степях и сопках? Никакого. А значит, не стоит больше ничего и выспрашивать, погулеванить завтра на празднике, раз уж так просят, да пуститься в обратный путь. Да, хорошо бы договориться с проводниками, чтобы по пути невзначай не столкнуться с отрядами Джамухи. Какими-нибудь охотничьими тропами, здесь ведь их много…

— Я все рассказал, — подняв деревянную кружку с брагой, Черр-Нор ухмыльнулся. — Теперь спрошу вас.

— Спрашивай, уважаемый, — усмехнулся нойон. — Что сможем — расскажем, а не сможем — уж не взыщи.

Старик долго и нудно расспрашивал гостей о том, откуда они взялись. О племенах, о кланах, о могучих кочевых союзах. Судя по вопросам, его сильно беспокоила безопасность рода.

— Никому твой род не нужен, уважаемый Черр-Нор, — с хохотом заверил Гамильдэ-Ичен. — Уж ты мне поверь. Там делят власть, стада и пастбища — непроходимые чащобы далеко на севере не интересны никому.

— И слава богам, — заулыбался вождь. — Слава…

Дверь вдруг резко отворилась. Вошёл Каир-Ча — важный, в отороченной лисьими хвостами безрукавке и шитой бисером налобной повязке. Молча поклонясь, взглянул на вождя.

— Идемте, — Черр-Нор поднялся на ноги, — прогуляемся по селенью с новым взрослым. Таков обычай.

Обычай так обычай. Гости вытерли руки о пучки травы и вслед за стариком и юношей вышли из дома.

— Ну и вид у тебя, нойон! — со смехом шепнул вдруг Гамильдэ-Ичен. — Дээл разодран, будто это тебя, а не того несчастного паренька драл в распадке медведь.

— На себя посмотри, — парировал Баурджин. — Такая же история.

— Да ладно, такая, — юноша уже смеялся вовсю. — У меня-то край аккуратно оторван, а у тебя, нойон, уж не обижайся, пожалуйста, ну, точно, словно когтями драли! Аж лоскутами висит.

Нойон тоже расхохотался:

— Ну и пусть висит. Пущай местные думают, что у нас так принято. А ведь, может статься, с моего разодранного дээла и выйдет толк.

— Да какой же толк может быть с разодранного дээла? — Гамильдэ-Ичен ещё пуще расхохотался, аж заикал, бедняга.

Тем временем Черр-Нор и Каир-Ча в сопровождении молодых нарядно одетых мужчин дожидались их на углу улицы.

— Каир-Ча путь идёт первым, — объяснил вождь. — Вы — сразу за ним. Ну а все остальные — за вами.

В воздухе уже плавился вечер, летний, тёплый и тихий, с голубым, быстро обретающим синеву небом, оранжевым закатными солнцем, разноцветными — золотисто-красно-бордовыми — облаками и белёсым месяцем в окружении таких же бесцветных звёзд. Шли тихо, лишь на запястьях у воинов позвякивали браслеты.

А вот едва вышли на площадь…

Едва процессия показалась на площади, как собравшиеся там люди — судя по количеству, почти все население посёлка — подняли такой шум и гвалт, какой иногда устраивают младшие школьники на уроках у «доброй» учительницы. Мужчины и старики, женщины и дети — в общем, все приветствовали Каир-Ча как героя. А тот, важно выпятив нижнюю губу, принимал поздравления с крайне невозмутим видом. Настоящий индеец! Гурон, мать ити… Оцеола, вождь семинолов.

— А медведя-то, между прочим, мы забили, — негромко напомнил Гаимльдэ-Ичен. — Не понимаю, почему этому малолетнему чёрту вся слава?

— Потому что он свой, Гамильдэ, — Баурджин усмехнулся в ответ. — А мы с тобой — чужаки.

— Ну да, — юноша качнул головой, — конечно.

Юные девушки в лёгких одеждах осыпали Каир-Ча полевыми цветами — колокольчиками, васильками, фиалками.

— Вот бы и нас так, — завистливо прошептал Гамильдэ-Ичен.

И — как по приказу — цветы посыпались и на гостей. Только не колокольчики, а другие. И даже скорей не цветы, а травы — шалфей, зелёный лук, ещё какие-то пахучие жёлтые цветочки, укроп даже!

Так и шли…

Мимо ликующих, празднично одетых людей, мимо застывших, словно статуи, воинов с короткими копьями, мимо идолов с медвежьими черепами. Рядом с идолами в землю были вкопаны два больших — прямо-таки огромных — горшка, почему-то напомнившие Баурджину-Дубову котлы для варки асфальта. С чего бы такие воспоминания? Наверное, из кинофильма «Путёвка в жизнь». Рядом с котлами лежали дрова и круглые камни. Целая вереница подростков, годками чуть младше виновника торжества, с радостными криками таскала в котлы воду из расположенного в самом конце улицы колодца.

Семь раз обойдя идолов, праздничная процессия вернулась обратно к гостевому дому. Баурджин наклонился — подтянуть штанину, — замешкался, исподволь оглядывая двор. Вот — совсем низко от земли — крыша, за ней какая-то пристройка, как видно — амбар, рядом с ним — приготовленные для ремонта изгороди жерди…

Не заходя в дом, вождь и юный герой попрощались с гостями до завтра.

— Сейчас — пейте, ешьте, отдыхайте — не забудьте, вот-вот придут девы! — радостно потирая руки, смеялся старик.

Каир-Ча, напротив, был словно бы чем-то смущён и прятал глаза. Наверное, совестно стало — ему ведь сегодня был основной почёт. Вот даже и не простился толком, лишь буркнул что-то. Вот и спасай таких!

Баурджин задержался у двери… Походил, пиная ногами траву… подобрал какую-то палочку… От нечего делать, принялся обстругивать её ножиком…

— Эй, князь! — выглянул из дома заждавшийся Гамильдэ-Ичен. — Ты что там застрял? Девок ждёшь? Давай-ка лучше выпьем.

— Выпьем… — громко захохотал нойон. — Когда там они ещё придут, эти девки.

Вошёл.

И, сграбастав Гамильдэ-Ичена за шиворот, прижал к стене:

— Ты знаешь, чем мы будем на завтрашнем празднике?

— Чем?

— Пищей, уважаемый Гамильдэ!

Бегите, подобно коню, идущему впереди,

Так, чтобы алмазом на шапке стал месяц у вас впереди!

— Пища? Мы?