Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Во время обеда Баурджин угольком изобразил на куске коры реку и сопки. Потом обвёл всех руками и нарисовал жирную точку:

— Мы здесь. А вы? Где ваше племя? Долго ли идти?

— Идти! — понял Каир-Ча. — Идти, идти, идти!

Посмотрев на раненого, улыбнулся и показал на ветки:

— Идти!

И вздохнул — мол, придётся трудно.

Баурджин засмеялся:

— Нет, брат, на волокуше мы его не потащим. У нас лошади есть! Лошади, понимаешь? Лошади.

Неизвестно, понял ли это Каир-Ча, но, когда Гамильдэ-Ичен привёл лошадей, явно обрадовался, закивал, заулыбался — мол, хорошо.

— Ну, знамо, хорошо, — хохотнул нойон. — Недаром говорится — лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

И пошли…

Вдоль реки, через сопки, ведя под уздцы коней, с привязанными к ним носилками из жердей и еловых веток. Впереди, указывая путь, шагал Каир-Ча, за ним, с лошадьми — Гамильдэ-Ичен, и замыкал шествие Баурджин с луком. Шёл настороженно, зверья в округе водилось множество, да, как выяснилось, и людей хватало.

На груди Каир-Ча наблюдательный нойон давно разглядел шрамы — такие же, что и на груди несчастного Кей-Сонка. У раненого Мирр-Ака они тоже имелись. Свежие…

И Баурджин наконец понял. Поразмышлял и пришёл к выводу.

Инициация!

Вот оно в чём здесь дело.

Наступает возраст, когда мальчики должны превратиться в мужчин, и у разных племён это происходит по-разному. Вот как здесь. Парням вручили стрелы и велели добыть медведя. Каким угодно способом. И вероятно, ко вполне определённому сроку. Не принесёшь к сроку медвежью шкуру — ты не мужчина, и всякий может безнаказанно смеяться над тобой или даже выгнать из рода. И шрамы… Мужчина должен уметь молча переносить боль. И — в лес с обнажённым торсом — комары, мошки? Терпи! Терпи, ибо только так станешь мужчиной!

Вблизи реки сойдём с коней,

Там наши пастухи овец, ягнят

Найдут себе еду для горла.

На это ведь запрета нет?

Сородичи Каир-Ча и Мирр-Ака — мускулистые, поджарые, с хмурыми, расписанными цветной глиной лицами — поначалу встретили гостей настороженно, почти враждебно, и Баурджин даже пожалел, что, поддавшись своей доброте, решил оказать помощь в доставке раненого. Доставили, и что? Ни те «спасибо», ни «добро пожаловать», одни смурные, подозрительные до полной чрезвычайности рожи!

Даже на раненого смотрели без особой радости, так, чуть ли ногами походя не пнули. Потом, правда, какие-то девушки унесли его в одну из покрытых кедровой корой хижин. И вот тогда наконец Каир-Ча с торжествующим видом развернул медвежью шкуру. И что-то горделиво сказал, показав рукой на гостей!

Вот тогда только настроение собравшейся толпы изменилось. Какой-то седой горбоносый старик, высокий и важный, в роскошной накидке из соболиных шкурок, подошёл к беглецам. Его сопровождали бронзоволицые воины, вооружённые копьями с каменными наконечниками и деревянными палицами с вырезанными страшными мордами какого-то демона или бога.

— Мы… радоваться… гостям. — Старик искривил тонкие губы в гримасе, в которой обладающие недюжинным воображением лица смогли бы признать улыбку. Он смешно коверкал слова, но, в общем, было понятно.

— Откуда вы есть?

Баурджин пожал плечами:

— С юга. Там наши пастбища.

— Пастбища? — поморгав, переспросил старик. — А, так вы не охотники? Издалека?

— Да, мы издалека, — отозвался Гамильдэ-Ичен. — Очень устали, хотим есть и спать. Или у вас здесь не принято оказывать гостеприимство путникам?

— О нет, нет! — Старик умоляюще сложил на груди руки. — Мы… оказать вам гостёп… госте-приим-ство… И ещё какое! Идите… Идите за мной. Воины показать вам.

Суровые воины безмолвными статуями встали за спинами беглецов. Баурджин положил руку на рукоятку ножа. Впрочем, никаких враждебных действий по отношению к гостям не применяли. По крайней мере, пока… Никто не приказывал отдать оружие (ножи и луки), никто не наваливался с внезапностью, не бил, не орал, не тащил. Просто один из воинов вежливо показал жестом путь к дому вождя. Да, старик как раз и представился:

— Моё имя — Черр-Нор, а все эти люди — люди моего рода. Рода Большого Двуногого.

Выражение «все эти люди», с гордостью произнесённое вождём, вероятно, относилось только к мужчинам, ибо ни женщин, ни детей — кроме унёсших раненого Мирр-Ака девушек — Баурджин пока так и не видел. Надо думать, те сидели по хижинам. Нет, лучше сказать — по избам, уж больно внушительно выглядели постройки, грубо срубленные из толстенных стволин лиственницы. Непосильная, что и сказать, работа для каменных топоров. Избы, частокол из заострённых брёвен, двое ворот — укрепления так себе, при правильной осаде падут как миленькие, однако лесному народу они, вероятно, казались вершинами инженерно-технической мысли и оборонного зодчества. Один частокол, башен не видно, но, с другой стороны, не виден и сам посёлок, окружённый высоченными лиственницами и кедровником. Одно слово — чаща! Если не знаешь охотничьих троп — нипочём не отыщешь селение. Хорошо замаскировались, ничего не скажешь! От кого таятся? Пока в этом плане ясно одно — уж точно, не от советской власти или банд бесноватого барона Унгерна, он ведь в своё время где-то в этих местах промышлял, вернее — будет ещё промышлять… годков через семьсот с лишним.

Начинавшаяся прямо от ворот неширокая улица привела всю процессию к довольно просторной площади, посреди которой были вкопаны три резных столба высотой метров по пять. На вершине каждого белел клыкастый медвежий череп.

— Медведь? — повернув голову, спросил Гамильдэ-Ичен.

Никто из воинов не ответил.

Миновав идолов, воины и ведомые ими гости свернули к какому-то приземистому длинному дому, с узенькими оконцами-щёлочками. Наверное, это было устроено специально, чтобы зимой меньше выпускать тепло.

Остановившись перед широкой дверью, шедший впереди воин обернулся и жестом пригласил беглецов заходить. Не сказать, чтоб в глазах его светилось радушие, но… выбирать было не из чего.

Скосив глаза, Баурджин отметил про себя полное отсутствие металлических петель — дверь висела на толстенных ремнях из оленьей или лосиной кожи… Прибитых явно металлическими гвоздями! Значит, всё ж таки, люди Большого Двуногого знали железо? Может, и кузница у них есть? А может, эти гвозди они просто купили… или отняли в качестве военных трофеев. Все может быть, от этого Баурджину с Гамильдэ сейчас — ни жарко ни холодно.

А! Во-он та дверь, в соседней избе — и вовсе не дверь, а сплетённая из коры циновка! Значит, не у всех тут двери, не у всех тут гвозди — металл явно представляет определённую ценность, вполне значимую для местных жителей вещь.