Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Да, Гамильдэ, — Баурджин зачем-то перешёл на шёпот, хотя вокруг — можно было поклясться — никого не было. — Посмотри, как ведёт себя этот недоносок Каир-Ча, как его осыпают цветами. Никто даже не заикнётся, что медведя-то убили мы. Впрочем, это-то ладно, а вот другое… Настораживают меня некоторые моменты, Гамильдэ, очень настораживают. Каир-Ча осыпали цветами, а нас с тобой — укропом, тмином, ещё чёрт знает чем… что обычно кладут в похлёбку. А как поглядывали на нас местные людишки там, у котлов… Я б сказал, с вожделением! Чуть ли не облизывались даже! А эти огромные глиняные горшки! Кого в них будут завтра варить? Нас! Это заброшенное племя — и есть пресловутые северные людоеды, Гамильдэ!

— Да что ты такое говоришь, нойон! — замахал руками юноша. — Что, эти люди Большого Двуногого — и есть северные людоеды из древних легенд? Что-то не очень верится. Посмотри, как к нам здесь относятся. Как и у нас, гостеприимно.

Нойон покачал головой:

— Не сравнивай лесных людей и людей степи. Для степняков любой путник — это новости, развлечение, разговоры. А здесь, в лесных дебрях, в горных теснинах, чужак — это всегда соглядатай, разведчик, от которого нужно немедленно же избавиться. Как должны были бы поступить и с нами. А что на самом деле?

— Так ведь, может, и у здешних такие же обычаи, как и у нас!

— Не может, Гамильдэ! Не может. Слишком уж разные условия жизни. И ещё подумай — пир, дружеское расположение вождя, девочки… Не слишком ли хорошо? А ведь не зря говорят: когда слишком хорошо — уже не хорошо.

— Ладно, — Гамильдэ-Ичен задумчиво кивнул. — Я всегда привык доверять тебе, нойон. Раз уж ты так считаешь… Что будем делать? Бежать?

— Бежать. — Баурджин потёр руками виски. — Только не сразу. Не сейчас. Полагаю, нам просто-напросто не дадут этого сделать.

— Но ведь…

— Если стражей не видно — это ещё не значит, что их нет. Дождёмся темноты. И вот ещё что. Смотри — у нас не отняли оружие, не заперли, уготовив на завтра страшную смерть. Значит, что?

— Значит, к утру на нас нападут, — тихо отозвался юноша. — Ворвутся в дом, возьмут тёпленькими, свяжут…

— Может быть, — нойон хмыкнул, — но куда легче просто подсыпать какой-нибудь сонной травы в вино или брагу. А уж потом связать — это, кстати, могут сделать и женщины.

— Тогда нужно не пить!

— Подозрительно!

— Тянуть время, насколько можно.

— А вот — правильно. Так и поступим. Что же касается питья, то… Есть у меня одна задумка…

Снаружи послышались девичьи голоса. Старик Черр-Нор не обманул — прислал женщин. Они так и вошли всемером, наверное, те же самые, что днём приносили пищу. Черноволосые, темноглазые, смуглые… Только теперь из одежды на них были одни лишь набедренные повязки из оленьих шкур, да на груди — ожерелья из шишек.

Смеясь, девушки уселись на лавки, поставив рядом с собой два больших глиняных сосуда, вылепленных без применения гончарного круга, вручную. Уселись, посматривая на гостей… Баурджину опять показалось, что — плотоядно…

Одна из девушек зачерпнула из горшка деревянной чашей, отпила сама и протянула гостям — пейте!

Приятели переглянулись, и Баурджин покачал головой — наверное, этот напиток и можно было бы выпить, но… не стоило рисковать.

По обычаю кочевых племён, приняв чашу двумя руками, нойон поставил её на пол перед собою и, встав, поклонился девушкам.

Та, что подала чашу, засмеялась, что-то заговорила настойчиво — видать, предлагала не стесняться и пить.

— Нет, девушки, — резко возразил Баурджин. — У нас принято пить по-другому, особенно — в компании женщин.

Он обвёл девушек руками, затем, показав на чашу, затряс головой, воздев глаза к небу. Затем принялся рисовать в воздухе какие-то узоры… луну и звезды — то и дело показывая на чашу. Ещё и приговаривал:

— Нам нельзя пить с женщинами до захода солнца. Вот когда стемнеет, тогда другое дело…

Неизвестно, то ли молодой князь объяснял уж очень доходчиво, то ли кто-то из дев немного понимал речь гостей, но до всех дошло, что хотел сказать нойон. Перекинувшись несколькими фразами, девушки заулыбались и больше не стали предлагать напиток. По крайней мере, пока. Но и сами не пили, а затянули песню. Одна из девчонок отворила дверь, выглянула и, обернувшись, кивнула на улицу и на чашу, мол — скоро стемнеет, и уж тогда…

— Там, у сарая — жерди, — улучив момент, шепнул Баурджин. — Перебросим их с крыши сарая на тын. Должно хватить. Теперь, вот… У нас, кажется, ещё осталось брага. Я отвлеку девок, а ты быстро перелей её в чашу. А ну-ка, девушки, дайте сюда бубен!

Поднявшись на ноги, Баурджин властно протянул руку. Сидевшая с бубном пухлогрудая дева догадалась — а может, и поняла — и молча протянула бубен нойону. Тот вышел на середину избы, улыбнулся, приковывая к себе любопытные взгляды, стукнул пару раз в бубен, и запел старую революционную песню «Смело, товарищи, в ногу!». Запел по-русски — сейчас было всё равно, лишь бы мелодично. Допев, крикнул:

— Делай раз!

И встав на руки, прошёлся вниз головой. Девчонки восторженно взвизгнули. Хорошие девчонки, красивые. Жаль, что они людоедки. Эх, в другое бы время…

Приняв обычную позу, Баурджин снова запел, на этот раз плясовую, камаринскую. Запел, забил в бубен, да ка-ак пошёл в присядку… Давно так не плясал! Последний раз…ммм… года три назад, на свадьбе младшей дочери Боорчу.

Девки тоже не остались сидеть, пустились в пляс с такой весёлостью и смехом, что у Баурджина на миг закралось сомнение — а правильно ли он рассуждал? Не перестраховался ли? Может, никакое они не людоедки, а все догадки на этот счёт — несусветная глупость?

Подумав так, Баурджин упрямо сжал губы. Пусть так. Пусть даже глупость. В конце концов, не поздно будет и переиграть. Вот, если не уснут девки, то… То можно будет и выпить, и с девками помиловаться, и посмеяться потом над собственными страхами. Если не уснут…

— Эх, девушки! Пью за ваше здоровье! — Баурджин единым махом опростал половину чаши, а затем протянул её Гамильдэ-Ичену.

Допив остальное, тот вытер рукавом губы, зачерпнул из кувшина, протянул девам. Те — все по очереди — приложились. А затем Баурджин устроил игру в жмурки. Объяснять долго не пришлось — просто снял пояс, завязал напарнику глаза, раскрутил — лови мол… Девчонки с визгом рассыпались по углам, а уж Гамильдэ старался, поймал какую-то, схватил в охапку… В общем, пошло веселье.

По ходу игры Баурджин ловко менял правила — завязал глаза сразу обоим, и себе и приятелю, затем — всем девушкам, уж, ничего не попишешь, пришлось разорвать длинный пояс Гамильдэ-Ичена, да и своим пожертвовать, конечно, не тем, что с секретными сведениями — тот молодой князь, ясное дело, берег пуще зеницы ока.