Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

А Баурджин надолго замолчал, задумался, время от времени советуясь с Гамильдэ-Иченом. Прикидывал, как выбираться. Ну и заодно все плюсы и минусы. Отобрали оружие (естественно, не оставлять же!) — это минус. Зато не сняли пояс, тот самый… Вообще-то пояса бы лучше отбирать — во избежание возможного самоубийства пленников. Впрочем, а зачем Игдоржу этого избегать? Сарайчик находится в отдалении, наверное, из-за боязни пожара — тоже неплохо. Но, похоже, все пути перекрыты, и вполне надёжно. Место открытое, до того же орешника примерно сотня шагов, не говоря уже о лесе. Интересно, а если бежать ночью? Игдорж вовсе не дурак и должен понимать, что, скорее всего, это так будет. Значит, должен как-то подстраховаться. Как? А что если… если поставить самострелы в наиболее, так сказать, притягательных местах? Да ещё снабдить их колокольчиками, так, на всякий случай, чтобы дать знать недремлющим стражам.

И что же делать? Как выбраться? А выбираться надо, в конце концов, Игдоржу может надоесть ждать, и он просто-напросто пристрелит пленников прямо в сарае.

Баурджин думал до вчера.

А как стало темнеть, ткнул кулаком в бок задремавшего Гамильдэ-Ичена и негромко сказал:

— Пора.

Дверь вышибли на раз — кол-то оказался гнилым. А вот дальше… Дальше Баурджин тут же скомандовал:

— На колени!

Причём произнёс это таким тоном, что у Гамильдэ даже и мысли не возникло не подчиниться.

— Осторожно! — Они даже и не успели отползти, как наткнулись на шёлковую ниточку, закреплённую рядом с дверью. Сигнализация! Примитивная, но в темноте довольно действенная. Осторожно шаря руками впереди, беглецы заползли за сарай, где и затаились в ожидании полной темноты. Ну, полная-то она так и не наступила — ночка выдалась ясная, лунная, с высыпавшими брильянтами звёзд. Тем не менее больше нечего было ждать.

Баурджин махнул рукой, и две тёмные фигуры быстро побежали… к гэрам. Именно к гэрам — ведь именно там, если рассуждать логически, их никто и не ждал.

Действительно, не ждали! На площадке перед юртами жгли костры и развлекались — сначала плясали, а затем затянули протяжные песни, видать, в кочевье был какой-то праздник. Ну, правильно — как раз она и шла, пора праздников — осень. Беглецы затаились за дальним гэром.

— Украдём лошадей, — обернувшись, шепнул Гамильдэ-Ичен. — Вон они, не так уж и далеко.

Юноша уже дёрнулся было, но Баурджин тут же придержал его за плечо:

— Подожди. Слышишь — собаки? Пусть для начала все перепьются.

— Ах, да… Странно, что они у сарая собак не посадили.

— Зачем? Игдорж рассчитывал на наш побег.

Чу! Оба резко замолкли — к гэру кто-то шёл, в темноте не было видно кто — лишь тёмная фигура маячила в серебряном свете луны. Маячила — даже мягко сказано, скорее так — шаталась! Ну, да, ведь праздник. А какой же праздник без хмельного кумыса и арьки? Ясно — никакой.

Зайдя за гэр, упившийся скотовод распахнул дээл и принялся мочиться чуть ли не на голову Гамильдэ-Ичену. Парню бы перетерпеть — авось и не заметил бы, так ведь нет, дёрнулся, чистоплюй хренов.

Почувствовав шевеление, скотовод присмотрелся… И полетел наземь, сбитый мощным ударом князя.

Беглецы живо обшарили тело, изъяли нож. Ну, хоть это…

— Постой-ка! — Гамильдэ-Ичен перевернул стонущего кочевника лицом к небу.

И князь передёрнул плечами, узнавая предателя.

Сухэ! Да, это был Сухэ!

Совпадение? Или специально подставили? Нет, скорее всего, совпадение, в жизни ещё не такие совпадения встречаются.

— Убить? — Гамильдэ-Ичен сглотнул слюну.

— Нет. Ставим его на ноги. Вот так… Что мычишь, Алтансух? Арька крепкая? На вот тебе!

Баурджин без замаха, коротко ударил парня кулаком в живот, а затем ловко вставил ему в рот кляп, живо скрученный Гамильдэ из конца пояса пленника. Руки связывать не стали — к чему?

Баурджин поднял упавшую на землю войлочную шапку Сухэ, натянул себе на голову, прикрывая светлую шевелюру — уж больно приметно, даже сейчас, в полутьме.

— И что теперь? — оглядываясь, тихо спросил Гамильдэ.

— А ничего. Обнимаем его и идём, как родные.

— А если…

— Никаких если. Никого не стесняемся, никого не боимся. Затягиваем громкую песню. Я начну, а ты подхвати. Йэх! По долинам и по взгорьям шла дивизия впере-о-од, чтобы с бою взять Приморье, белой армии опло-о-от…

И так вот и шли, шатаясь и распевая пьяными голосами песни, через все кочевье. И никто их не остановил, никто не прицепился, даже когда садились на лошадей под бешеный лай привязанных собак. Лишь какой-то пробегавший мимо парнишка спросил:

— Покататься решил, Алтансух?

— Угу… — отозвался за Сухэ Баурджин. — Вот, провожу друзей. Приехали навестить.

— Что ж не остались на пир?

— Напировались уже. Пора и честь знать.

Пожелав гостям приятного пути, парнишка принялся гладить пса, уже больше не обращая никакого внимания на отъезжавших всадников.

Остались позади костры и лесистые сопки, слева от беглецов заблестела река, а впереди потянулась степь. Ехали всю ночь, благо было достаточно светло, и река, и месяц, и звезды не давали сбиться с пути. А утром пришёл в себя предатель Сухэ. Правда, не разговаривал, молчал — так особо его никто и не спрашивал, что он мог знать? Вообще-то, по уму, следовало его прибить, не говоря худого слова, в данной ситуации это был бы самый надёжный выход. Баурджин, скорее всего, так и поступил бы при полном одобрении Гамильдэ-Ичена, если бы… Если бы не пришла ему в голову одна мысль.

Унылое плоскогорье, занимавшее все междуречье Аргуни, Онона и Керулена, вообще-то, располагало к неспешному разговору. К нему не располагало другое — возможная, и очень быстрая, погоня. Когда люди Игдоржа Собаки обнаружили, что птички улетели и клетка пуста? Скорее всего, к утру, а учитывая, что вчера был праздник, — так и гораздо позже. Наверное, и сейчас ещё не обнаружили, ведь беглецы, выбравшись из сарая, не забыли припереть за собой дверь, оставив все как было. Вообще-то, Баурджин-Дубов был не очень-то высокого мнения о дисциплине кочевников. Расхлябанность, весёлость, беспечность — с этими качествами давно уже боролся и Темучин, причём — самими суровыми мерами. И не сказать, чтоб у него все выходило гладко. А уж о Джамухе и его сброде — и говорить нечего! «Неустойчивый конгломерат враждующих между собою родов» — вот именно так можно было бы охарактеризовать собранное Гурханом войско. Неустойчивый конгломерат. Какая уж тут дисциплина!

Таким образом, выходило, что у беглецов имелось по крайней мере с полсуток форы. Которой нужно было воспользоваться отнюдь не только для того, чтобы сломя голову нестись в ставку Темучина у реки Керулен. Нет, тут ещё нужно было кое-что сделать. И Баурджин, размышляя почти все утро, уже решил — что.