Леонид Резников - Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

– Неважно! – отрезал Али-баба. – Значит, продал меня за сто медных монет?

– За пятьсот золотых, – осторожно поправил брата Касым. – Вернее, за пятьсот пятьдесят две, – поправился он. Вдруг Али-баба и это знает, а ему хотелось, чтобы брат поверил в его искренность.

– Велика ли разница?

Касым не ответил, вновь повесив голову.

– Но это хорошо, что ты сам пришел все рассказать мне. Значит, в тебе еще остались крохи совести.

– Остались, остались! Я заснуть не мог, так эти крохи зудели во мне! – жарко произнес Касым. – Не знаю, что на меня нашло, но…

– Ничего больше не говори, – остановил его Али-баба. – Я и без твоих объяснений знаю что. Это называется алчность. Но оставим наши раздоры, брат Касым! Ты ведь споешь нам сегодня?

– Обязательно! Непременно спою! Послушай, а кто это у тебя в доме?

– Это караван попросился на ночлег, но не бойся, они нам не помешают. Хорошие люди… Послушай!

– Что? – насторожился Касым.

– А может, и соседей позовем? Нужно ведь отпраздновать новоселье!

– А неплохая идея! – тут же загорелся Касым. – Я прямо сейчас и побегу их звать. Ох, и подарков нанесут!

…Ахмед был в шоке. Неугомонный Касым умудрился поднять на ноги, даже, можно сказать, на уши целый район! Гости все прибывали и прибывали. Дом быстро наполнялся людьми и веселым гомоном. Все радовались, что рядом с ними наконец поселился живой человек, и дурной славе дома и страху за собственные жизни и жизни близких пришел конец.

Невесело было лишь разбойникам. Махсум, правда, выглядел внешне спокойным, зато Ахмед вел себя так, будто он был не слугой-мавром, а неопытным йогом и его усадили не на мягкие тушаки, а на доску с вбитыми в нее острейшими гвоздями. Он непрестанно вертелся, водил пальцем, пересчитывая гостей и все больше хмурясь. И при этом не переставая спрашивал у своего предводителя: «Шеф, что будем делать?» – а потом принимался раскачиваться из стороны в сторону и нудно повторял: «Все пропало, шеф! Все пропало!»

– Не гунди! Без тебя вижу, – едва разлепляя губы, зло шептал ему в самое ухо Махсум. – И не говори, что я тебя не предупреждал.

И тогда Ахмед замолкал. Ненадолго. А потом все начиналось сызнова.

– И чего они все приперлись? – ворчал он, гневно стреляя глазами по сторонам на веселящихся людей. – Спали бы себе, так ведь нет! Приперлись всем табуном жрать на халяву.

– А ты чего хотел? – отвечал ему устало Махсум. – Разбудил человека, устроил ему праздник.

– Я? – ткнул себя пальцем в грудь Ахмед. – Я ничего ему не устраивал.

– Ну как же! А пословица: «Гость в дом – радость в дом»? Разве не ваша?

– Наша, – вынужден был согласиться Ахмед.

– А где радость, то обязательно и пьянка, то есть, праздник. Получается, виноват во всем ты. Логика!

– Будь она проклята, эта ваша логика! – завозился на тушаке Ахмед. – Между прочим, есть еще пословица: «Гость необходим хозяину, как дыхание человеку. Но если дыхание входит и не выходит – человек умирает».

– Возможно, и есть такая пословица, только, похоже, они о ней здесь не слышали, – усмехнулся Махсум.

– Слышали, слышали. Но сидят нам назло! – прошипел, выходя из себя, Ахмед.

– Ну, разумеется, весь мир вращается вокруг двух каких-то разбойных морд.

– Что вы этим хотите сказать, шеф? – подозрительно уставился на Махсума Ахмед.

– Ничего. Забудь.

Между тем в комнату наконец внесли посуду с едой. Аппетитный плов с пылу с жару, обложенный крупными кусками баранины, разместился горками в двух больших лаганах; кабоб с поджаристым картофелем, посыпанный зеленью, был разложен в косы; салат из свежей зелени и чалоп распределили по глубоким тарелкам так, чтобы всем было удобно дотянуться до него. А меж всем этим вкусным великолепием, от которого у всех присутствующих потекли слюньки, попыхивали из носиков паром три круглый пузатых чайника.

Даже Ахмед забыл на время о своем ворчании и с удовольствием пополоскал руки в тазике, преподнесенном ему Марджиной, как и всем остальным гостям. Порядком изголодавшиеся гости набросились на еду, словно голодные леопарды, сметая все, что было на дастархане – орешки и легкие закуски, предшествующие еде и возбуждающие аппетит, сделали свое дело. Касым, напротив, ел очень мало, зато дутар пел в его руках не переставая, услаждая слух гостей этого гостеприимного дома.

Вскоре вполне насытившиеся гости начали один за другим отрываться от еды, отдавая предпочтение чаю, и тогда Али-баба вдруг обратился к Марджине:

– Марджина, ты не станцуешь нам?

– Ну что ты, – засмущалась та, прикрываясь платком. – Танцевать перед чужими людьми…

– Какие же они чужие, если это наши соседи! Да и что плохого может быть в красивом танце юной девушки?

– Просим! Просим! – начали хлопать гости в ладоши, подзадоривая крайне смутившуюся девушку. – Танец! Танец!

– Ну, хорошо, – помявшись еще чуть-чуть для приличия, согласилась Марджина. – А что вы хотите, чтобы я вам станцевала?

– Танец живота! – выкрикнул Ахмед, пожирающий Марджину сальными глазками.

Все присутствующие мгновенно обернулись к нему, но Ахмед не растерялся.

– А что такого? По-моему, очень красивый танец!

– Нет! – отрезал Али-баба. – Этой похабщине в моем доме не место! Станцуй нам, лучше…

– Танец с саблями Хачатуряна, – буркнул себе под нос Махсум, но в наступившей внезапно тишине его голос прозвучал достаточно громко, чтобы фразу расслышала даже стоявшая у дверей Марджина.

– А что, хороший танец! – глаза девушки загорелись. – Я даже видела где-то здесь, в доме сабли.

– Ну вот и все, – тяжко вздохнул Махсум, прислоняясь спиной к стене и закрывая глаза.

– Вы чего, ше… то есть, мой господин? – спросил у него Ахмед.

– Ничего. Голова что-то разболелась.

– Это, наверное, от голода. Вы же почти ничего не ели!

– Поверь, Ахмед, это уже неважно.

– Почему? – интонация, с которой произнес это Махсум, Ахмеду совсем не понравилась.

– Скоро сам все узнаешь.

В комнате опять появилась Марджина. В руках девушка держала две здоровенные сабли, кривые и немного ржавые – но для танца это не имело никакого значения.

– Касым, сыграй что-нибудь такое, быстрое.

Касым ударил по струнам. Музыка, разлившаяся волнами по комнате, даже отдаленно не напоминала знаменитую мелодию Хачатуряна, но вполне подходила для исполнения танца с саблями, ножами, кинжалами и прочими опасными игрушками. Стремительный ритм и быстрая смена звуков идеально вплетались в извивы танца, исполняемого Марджиной. Девушка неистово кружилась, прогибалась и извивалась, словно бушующее пламя. Сабли мелькали в ее руках с непостижимой быстротой. Сердца зрителей то замирали, то принимались неистово колотиться. И вот Касым в последний раз ударил по струнам, вырвав из чрева инструмента последний аккорд, и Марджина взметнулась в чувственном порыве; сабли взлетели вверх и вдруг стремительно рванулись к двум сидящим за столом людям, угрожающе застыв у самых горл своих жертв. Жертвами оказались мавр и его одноглазый хозяин. Мавр гулко стукнулся затылком в стену и свел глаза на хищно сверкающим голубоватом лезвии, подернутом ржой, а Одноглазый Хасан лишь сглотнул, ожидая смертельного жалящего удара, но Марджина медлила, держа сабли твердой рукой и глядя в глаза Махсуму, от которого у того внутри все сжималось от ужаса.