Ольста Баслер - Спектр эмоций

И сразу всё вспомнилось! Это же я сама в детстве смотрела так на незнакомых людей, от которых ждала чуда! Мне тогда втемяшилось, что если пронзительно-обиженно посмотреть на доброго человека, то он прочитает мысли, взмахнёт палочкой и всё исправит. Всё-всё.

А сейчас на меня точно так же смотрит эта крошка. Или я ошибаюсь? Я снова подняла глаза и опять увидела этот взгляд, острый и умоляющий, такой взрослый и вместе с тем по-детски наивный. Ошибки быть не может, девчушка ждёт от меня волшебного тепла. И надо её как-то поддержать. Но как это делается, я не знала.

Не научили меня этому взрослые «тётьки и дядьки», от которых я когда-то ждала хотя бы намёка на то, что я тоже часть их общества. Уловив мои вот такие посылы, они начинали взирать на меня кто с откровенной брезгливостью, кто с нарочитым недоумением, кто с показным равнодушием. И тогда я понимала, что снова ошиблась и не нашла свою фею, сжимала зубы и опять закрывалась от всего мира створками, как устрица. А ведь я пыталась установить контакт не с первым встречным, я выбирала! А сделать это было очень и очень непросто. Мой волшебный человек всегда должен был смотреть только в себя и выглядеть очень растерянным и уставшим. А сейчас выбрали… меня! Неужели я так выгляжу. И чего я сижу? Мне надо срочно что-то сделать! Я суетливо поёрзала на сиденье. Девочка терпеливо ждала.

— Осторожно, двери закрываются…

Дальше я не слушала, я знала, что это моя станция! Резко сорвавшись с места, я в один прыжок очутилась рядом с малышкой, подмигнула ей, улыбнулась, пригладила её непослушные волосы и выскочила из вагона вон, успев увидеть, как потеплели её удивлённые глаза.

Потом, конечно, же шла и проигрывала эту картину раз за разом. Хороша же я была! Интересно, как это выглядело со стороны? Здоровая тётка прыгает по вагону…

Но если честно, то да и хрен с ним, с этим «как это выглядело». Главное то, что я смогла поддержать эту ангельскую мятущуюся душу! И теперь я настоящая фея! Правда, какая-то не очень ловкая, без крыльев и без палочки. Двоечница, наверное. Училась плохо, но экзамен сдала.

Я нашла её сама. Она жила в странном доме, увитом густым плющом так сильно, что в комнатах было темно. Отовсюду, изо всех прокопчённых углов, доносились тихие жалобные стоны невидимых людей. А возле старинного камина сидела мумия. Вся в морщинах помятого вида старуха внимательно посмотрела на меня острыми глазками, прищурилась и почти пропела на удивление молодым, никак не сочетающимся с её внешностью, голосом:

— Ну, здравствуй, здравствуй. Заходи, присаживайся. Сейчас будем обедать…

Я отрицательно замотала головой и почти крикнула:

— Нет, я не хочу есть, спасибо!

Хозяйка дома криво усмехнулась:

— Брезгуешь?

Я промолчала.

Присев на уголок стула, на который мне было указано скрюченной рукой, я воткнулась взглядом в середину столешницы. Но меня хватило ненадолго, и я осмотрелась. Боже, лучше бы я этого не делала! Повсюду на стенах висели портреты мучеников, старательно изображающих счастье и радость.

Тем временем, старая карга налила себе тарелку супа из дымящегося чугунка стоящего на печке, и прошаркала к столу. Кряхтя и охая уселась, достала из кармана фартука кусок чёрного хлеба завёрнутого в тряпицу, зачерпнула большой ложкой из тарелки и с хлюпаньем втянула в себя блёклое варево.

«Гадость какая! Бородавка, вон, на носу. И чавкает!» — пронеслось в моей голове.

Но это было ещё не всё. Мне преподали урок, как можно без особого труда вызывать у собеседника рвотные позывы.

— Я там… — она сделала паузу, шумно проглотила пищу, рыгнула и подняла глаза кверху, показывая мне, где именно «там», — сказала, что ты ничего ещё не заплатила…

— Ну, правильно, правильно, — пробормотала я, осознавая себя полной идиоткой, бесхребетной и вялой как червяк.

— Теперь, ты нам должна … — пробулькала страшная старуха, — за всё заплатишь сполна. Мне. А я распоряжусь по своему усмотрению. Я же твоя…

По её подбородку потекла жижа.

— Пожалуйста, не надо, не надо, я знаю кто вы! — перебила её я, с трудом преодолевая спазмы в горле. — Можно, я не буду вас никак называть? И вы не называйте меня никак! Ну, пожалуйста-пожалуйста! — меня затрясло от страха, и всё это лепетание вырывалось из меня совершенно непроизвольно, как кудахтанье из курицы, которую несут за лапы на задний двор, чтобы зарубить.

Она вдруг расхохоталась, кривляясь и трясясь всем своим обрюзгшим телом:

— Боисся? Аха-ха! Бойся-бойся! Страх — это всегда весело! Страх — это хорошо! Я люблю, когда люди боятся! Они начинают делать ошибки! Возьми его, свой страх, возьми поскорее и прижми к груди, он только твой, смотри, не теряй!

Мне стало не по себе. Я вскочила с места и очертя голову рванула к выходу! В мозгах пульсировала всего одна мысль: «Бежать, как можно скорее и дальше!»

В спину мне нёсся её истерический хохот и выкрики:

— Беги, беги! От себя не убежишь! Ты же знаешь, кто я!

От полученного стресса я потеряла память.

* * *

Прошло много лет. Однажды, блуждая по городу в поисках работы, я наткнулась на объявление, в котором было написано следующее: «Требуется домработница с проживанием в загородном доме. Приветствуется умение обращаться со старинными вещами. Зарплата по итогам собеседования. Тамара».

Через несколько дней я уже приступила к своим обязанностям. Тамара была ужасной хозяйкой и ещё более ужасным человеком. Но ко мне она прониклась какой-то особенной любовью, граничащей с безумием. И если я отсутствовала рядом с нею более двадцати минут, её начинала бить лихорадка. Она вскакивала с места и с жалобными криками начинала разыскивать меня по всем закоулкам. Постоянно делиться своими мыслями именно со мной было для неё, казалось, жизненно необходимым. Это делало мою жизнь адом. Мне приходилось всё бросать, садиться рядом и делать вид, что я внимательно слушаю. В такие моменты я боялась сделать лишнее движение, чтобы не вызвать нового потока её слёз. Возможность заниматься делами появлялась лишь тогда, когда Тамара засыпала.

Совсем скоро её не стало. Скоротечный рак. Копаясь в бумагах, я с удивлением я узнала, что этот дом был переоформлен Тамарой на моё имя в первый же день моего пребывания в нем. Решив завести в усадьбе свои порядки, я принялась действовать. Для начала, надо было везде вытереть пыль и убрать паутину. Однако, снять со стен портреты бывшей хозяйки мне не удалось. Как только я протягивала к ним руки, картины начинали стонать, плакать и голосом Тамары рассказывать страшные вещи. Я повесила рядом с ними свои фотографии и махнула на всё рукой. А в первую же весну посадила возле восточной стены дома красивый плющ, который за несколько лет разросся и заполонил собою всё пространство, скрыв от посторонних глаз и окна, и двери.