Ольста Баслер - Спектр эмоций

Вернувшись на кухню и немного постояв над пивом с воблой, дядя Коля решительно вернулся в свою комнату, лёг в постель и позвал осипшим от волнения голосом:

— Верочка, поди сюда!

Верка вылезла из своего угла и пошла на зов. Она же слышала, что дядя Коля заболел, значит, ему нужно помогать. Подойдя к кровати, девочка остановилась и вопросительно посмотрела на лежащего мужчину. Он протянул к ней руки и сказал каким-то странным, натужно-высоким голосом:

— Тебе же скучно? И мне скучно. Давай поиграем в лошадки!

Верку немного напугал его изменившийся голос, но она вспомнила, что сама не могла говорить, когда заболела. И подошла поближе, не зная, что ей делать дальше.

А он подхватил девочку под мышки. В этот момент, в дверном замке заскрежетал ключ. Дядя Коля бросил девочку на пол как куклу, и моментально завернулся в одеяло, притворившись, что он спит. В комнату вошла Татьяна и сходу накинулась на дочь:

— Ты чего это на полу валяешься, а ну-ка марш к себе!

«К себе» — это в другую комнату, в угол с матрёшками и старым поролоновым медведем без одного глаза. Девочка поднялась и вышла, потирая ушибленную голову и локоть. Татьяна посопела, потопталась на месте и пропела, как на паперти:

— Ко-оль, что случилось? А, Ко-оль?

— М-ну? — мыкнул Коля, имитируя просыпание.

Татьяна заговорила как маленькая, заискивающе и толком не зная что говорят в таких случаях другие:

— А тиво это на кухне лазлозено у тебя? Пива-вобла?…

— Захотел — расхотел. Чего вернулась? — злобно буркнул мужчина.

— Ну, не злись позалуйста, я халатик зябыла.

Верка села в угол и обняла мишку. Хлопнула закрывающаяся дверь и из соседней комнаты донеслось довольное сюсюканье и скрип кровати… Девочка сидела и прислушивалась к новым для неё звукам. А когда услышала довольный смех, то подумала, что её просто выкинули из какой-то интересной незнакомой ей игры, и горько заплакала от обиды, к которой примешивался неясный страх, доходящей до икоты. Она взяла в руки самую маленькую матрёшку и с силой швырнула её об стену.

— Вот так он меня об пол, вот так! — пожаловалась она поролоновому мишке.

На следующее утро дядя Коля ушёл на работу и домой не вернулся. Дядька Вовка собрал его вещи и увёз, чтобы отдать. Больше в семье про него не вспоминали, как будто бы его и не было никогда. Только мама начала тихонько плакать вечерами, пряча лицо в подушку. Верка услышав приглушённые всхлипывания в первый раз, вылезла из своей кроватки, подошла к матери, долго не знала, что ей делать, наконец, решилась и погладила рукой по голове:

— Мамочка, ну не плачь. Хочешь, я тебе своего мишку принесу?

— Уйди от меня… Опять без тапок ходишь? Простыть захотела? Марш в кровать, я сказала! — неожиданно озлобилась женщина.

Дочка, не ожидавшая такой реакции, испуганно вжала голову в плечи, отвернулась от матери, на цыпочках убежала к себе и больше не подходила

Под конец зимы, когда Вере исполнилось пять лет, ей подарили настоящего щенка. Все горести были тут же забыты! Родной брат матери приехал с работы домой, потопал ногами в предбаннике, освобождаясь от налипшего на ботинки снега, и внёс на кухню толстого собачьего медвежонка. Вытащил его из-за пазухи пальто и посадил на пол. На Веру из комка меха серьёзно смотрели блестящие круглые глазки!

— Ну, пельмешка, держись, это немецкая овчарка! Её зовут Динга, она теперь твоя и моя! Вместо кроликов тебе, чтобы никто не мог съесть! — весело сказал дядька Вовка, освобождаясь от верхней одежды и впрыгивая в домашние тапочки.

Вера протянула руки к мохнатому существу и восхищённо произнесла:

— Динка! Моя! Настоящая!

Выговорить кличку правильно не получилось. Ну Динка, так Динка.

— Ну-у, за-авёл себе недоросток бо-ольшую соба-аку! — недовольно затянула вышедшая из комнат Татьяна, мать девочки. — Зачем приволок?!

— Тебя не спросил, килька грёбанная! — привычно огрызнулся её брат.

— А ты, Верка, во-от, давай с малолетства приучайся вытирать за всеми ссаные лужи и убирать вонючие кучи! — продолжала ехидничать женщина.

— Да уберём, не боись! Правда, пельмешк? — озорно подмигнул дядька племяннице.

— Нюф! — серьёзно сказала Динка.

Девочка добродушно улыбнулась и побежала за половой тряпкой. Потому что первая лужа уже появилась, и её надо было срочно убирать.

С Динкой дело пошло веселее! Пока взрослые были на работе, запертые дома девочка и щенок играли и бегали по всем комнатам. Верка показывала Динке, как правильно надо жечь спички, разжигая крошечные костры прямо в кухонной раковине, чтобы не спалить старый деревянный дом вместе с соседями. Динка показывала Верке, как надо грызть бабушкины скалки и пачкать полы. Когда обеих наконец-то выпускали из заточения, они весело вылетали на улицу и начинали бестолково носиться по двору, сбивая друг друга с ног.

К середине лета Динка уже подросла, а Верка не очень.

Как-то вечером, когда мать крепко взяла дочь за ухо, чтобы буквы у неё начали складываться в слоги, всегда добродушная Динка грозно зарычала. Прямо как взрослая. И зубы у неё такие острые, страшные! Женщина от неожиданности отдёрнула руку от ребёнка. Верка удивлённо хохотнула:

— Смотри, защищает!

— Ах, вот ты как, стервозина. Ну, попомнишь… обе попомните у меня! — зло прошептала Татьяна. — Я вас научу, как родину любить!

Этим же вечером женщина обмакнула в Динкину лужу половую тряпку и положила её на лицо дочери, которая уже лежала в кроватке и засыпала.

— Ма, зачем? — полусонная девочка попыталась снять себя мокрое.

— Не снимать! Лежать и нюхать! Будешь знать, сучка, как менять родную мать на чужую собаку!

Вышла из комнаты и рассмеялась тихо, рассыпчато — как манку в пустую кастрюлю кто-то сыпал. Уже из кухни строго прикрикнула:

— Дверь открыта, я всё вижу!

Верка тоже хихикнула. Наверное, это смешно. Жижа щипала глаза, стекала с лица на шею и щекотала, но девочка не смела и шелохнуться. Раз сказано не снимать, значит, так оно и надо. Лежала, терпела, как компресс, и принюхивалась. Ничем противным не пахло: моча как моча. «Ну, ничего, — думала она, — скоро высохнет же! Лишь бы Динке не попало! Интересно, зарычала бы она, если бы увидела, как меня до крови носом в книжку ткнули? Весь рисунок с лебедями и утками тогда залила, распустёха».

Динку мать не тронула. И на следующий день всё пошло своим чередом, как обычно.

Но к началу осени к старому, деревянному дому подъехал грузовик. Дедушка, бабушка, дядька Вовка и мама вдруг разом засуетились, стали выносить из квартиры узлы, мебель и складывать их в кузов. Все ходили, толкали друг друга и смеялись. Ничего не понимающая Верка стояла возле забора и грызла ногти.

— Переезжаете? — подошла к ней Лариска.