Ольста Баслер - Спектр эмоций

Вторая Рыба после расставания пошла против течения и начала мужественно бороться. И было с чем! В рыло* ей полетело всё: песок, ил, водоросли, острые ракушки и другие рыбы. Времени на покушать при таком режиме иногда совсем не оставалось. Так, истрёпанная и полуослепшая, она дошла до истока реки. По каменному мелководью из последних сил допрыгала до маленькой дырочки, из которой сочилась вода, заглянула в неё и умерла с выражением чрезвычайного удивления на лице. В потускневших глазах застыли два вопроса: «И это то, ради чего я билась головой? Вот эта крошечная чёрная дырочка?!»

Рыбу нашли и похоронили Раки. Ведь, всё это произошло на территории их родового поместья, куда им было деваться?

С этих самых пор так и повелось у Рыб — держаться попарно. Одна из них всегда прёт против, другая — за. Это помогает им развивать бурную деятельность на одном месте. Благодаря чему они долго остаются живыми.

— — — — — — — — — — — — — — — — —

*Рыло — так называется часть рыбной головы, которая находится впереди глаз. Ничего ругательного

(рассказ)

Весь класс замер. Секретарь комсомольской организации стоял у доски, не отвечал на вопросы русички, тыкал в неё пальцем, ржал, кривлялся и нёс какую-то пургу. Я была уверена, что сейчас она влепит ему «пару», вызовет его родителей к директору школы, пообещает ему разбор полётов на собрании у комсюков… Но она уронила голову на свой стол и расплакалась. А наш лидер продолжал издеваться. И комсомольцы молчали. Впрочем, как всегда. Произошло это уже под конец урока. Прозвенел звонок, все похватали портфели и выскочили из кабинета как ошпаренные. А я осталась. Дождалась, пока все выйдут, подошла к рыдающей учительнице и с сердцем сказала:

— Это нельзя так оставлять! Он же нахамил! Как он мог с вами так поступить?! Он же ваш ученик!

Русичка медленно подняла на меня несчастное зарёванное лицо и взглянула на меня… с такой злобой и ненавистью, что я опешила! Потом как-то некрасиво скривила губы и зашипела переходя на крик:

— Не твоё дело! Выйди вон отсюда! … Вооон!!!

Я вылетела пробкой. Возле кабинета меня поджидала ехидная Лариска, которая тут же спросила:

— Ты совсем дура?

— Нет, — почему-то ответила я с перепугу.

— Ты куда полезла? Они же с ним спят!

— Как спят? Кто спит? … В каком смысле «спят»? — залопотала я, хлопая глазами.

— В самом прямом! Это все знают. Ну, кроме тебя, конечно.

«Фига се…» — мелькнуло у меня в голове и тут же исчезло. Меня не интересовали сплетни.

Но каким-то образом, эта история просочилась в школьные кулуары. И когда я проходила по коридору, за моей спиной шептались: «Дура, дура…» И тыкали в меня пальцем. Это было очень странно и не логично. Я чувствовала себя инопланетянкой. Русичка стала вызывала меня к доске каждый день и «валить» дополнительными вопросами, заискивающе поглядывая при этом на своего любимчика. Они помирились дня через два. И все это сразу поняли.

Близился выпускной. Комсомольские активисты решили оставить учителям память о нашем классе и записать на магнитофонную кассету наши таланты. Кто-то читал стихи, кто-то рассказывал анекдоты. Позвали и меня, чтобы спела. Светка играла на фортепиано, а я выводила сложнейшие рулады и думала: «Интересно, приятно ли будет русичке слышать мой голос рядом с голосом её фаворита?»

Своими сомнениями я поделилась с ехидной Лариской. Лариска сказала, что когда я пою, у меня совершенно другой тембр и русичка не поймёт кто это. Потом посмотрела на меня повнимательнее и начала успокаивать:

— Ой, да кто ты такая? Кому ты нужна? Ты никто, и звать тебя никак. Мышь серая, кошка драная. Ты простая дура. Про тебя все забудут буквально через два дня после выпускного. Ну, может, только англичанка будет тебя вспоминать. Ты же для неё делала вечер на английском и пела песенку такую классную, как это там?..

— You know better, — сказала я каким-то замороженным голосом.

— Да, точно, «юнот бета», — кивнула ехидная Лариска и, поковырявшись в кармане, протянула мне «Взлётную» конфетку.

— Ну, как внук, Римма, всё пишет? — Маслиха, кудрявенькая блондинка предпенсионного возраста, поудобнее устроилась за кухонным столом в предвкушении душещипательных новостей и вопросительно мотнула головой в сторону детской комнаты.

— Ох, пишет… — ответила ей больным голосом моложавая женщина, ловко повязывая на себе кухонный фартук и наскоро пряча волосы под белый старушичий платок.

Затем хозяйка поставила чайник на газ, прикрыла дверь на кухню, прижимая её как можно плотнее, и добавила:

— Каждый день пишет. Я уже не читаю, бросила это дело. Пишет одно и то же в каждом письме — «Дед Вовка, найдись… Дед Вовка, найдись…» А после письма весь на судороги исходит. Ох, устала я от всего этого, не могу больше! Сколько же это будет длиться?

Римма обречённо махнула рукой куда-то вниз и в сторону и села за стол рядом с Маслихой.

— Ну, а врачи чего говорят? — незамедлительно поинтересовалась та.

— А что они умного скажут, врачи-то? Говорят, пока не тревожить его. Пусть переживёт потерю. Говорят, что время лечит. А я думаю, что оно не лечит, а только уходит. Ему уже семь, осенью бы в школу, а он у меня всё по врачам.

— Была бы потеря велика! Подумаешь, седьмая вода на киселе! Кто он ему? Дед двоюродный! За мать бы свою лучше так переживал, не просыхает она у вас совсем, дочь-то! — ехидно подначила соседка.

— Да уж, наказал меня господь, только не знаю за что! Каждый день звоню ей — каждый день она «в умат». Там разговаривать не с кем, спилась окончательно, вся в своего отца, такая же пьянь. Хорошо, что я вовремя развелась, а то бы ещё и с ним мучилась.

— Да я её, вроде, видела на днях, дочь-то вашу, выглядит хорошо…

— Когда ты её видела?! — взвилась Римма, но тут же схватилась за сердце, взяла себя в руки, достала из кармана фартука витаминку, выпила её, помолчала, сморщившись как от горечи, и опять заговорила тихо и болезненно: — Ты перепутала, она сюда не ездит…

— Да вроде бы, это она была. Напротив подъезда стояла…

— Да говорю тебе, что не она это была, ты ошиблась! Она пьяная валяется, ей ни до чего!