Ольста Баслер - Спектр эмоций

Она была лет на пять постарше, жила в этом же дворе, считалась хорошей девочкой и со всей малышней разговаривала на равных.

Верка в ответ растерянно пожала плечами. Она не знала, что означает это слово, при ней такого не говорили.

— Переезжа-аете! Это насовсем, поняла, Безнадёга? — соседка встала рядом и с интересом наблюдала, как носят вещи.

Она потирала предплечье, на котором красовался свежий след от прута. Верка мотнула в сторону ссадины головой и нарочито безразлично спросила:

— Больно?

— Да нет, в последний раз сегодня в войнушку гонялись. Я, Таська и Серёга были фашистами. Наша очередь настала, вот и были. А партизаны нас изловили и отхлестали, — не поворачиваясь, ответила та.

— На виселицу водили? — спросила Верка.

Ей почему-то именно сегодня захотелось озвучить свою осведомленность в этом вопросе.

— Не-а, сегодня обошлось. Старшие против виселицы стали, как и родичи. Алёшка обещался научить «Казакам-разбойникам», так там вообще без пыток. Он рассказывал, там мел нужен, чтобы на асфальте стрелки рисовать, и всё.

— Асфальт только у нового дома. И на дороге, где бегать нельзя, — выдала Верка с умным видом.

— Мы уже придумали палками по песку рисовать. — кивнула головой Лариска.

— Жаль, я больше не поиграю с вами …, — Верка судожно вздохнула.

— Да, жаль.

Лариска вдруг посмотрела на Верку как на отрезанный ломоть, засуетилась, сделала вид что вспомнила о срочных делах и не попрощавшись убежала в соседний двор.

Когда грузовик отъехал, во двор вкатилась легковая машина с какими-то людьми. Из дома вывели Динку на поводке и… отдали им. Отдавал сам дядька Вовка. Сунул поводок в руки чужому человеку и ушёл куда-то во дворы, схватившись за голову обеими руками. Собака стала рваться, но ее укротили. И тогда она все поняла и заплакала самыми настоящими слезами, которые потекли по несчастной морде крупными каплями. Её повели. Она скулила на весь двор, поворачивалась и искала взглядом родные глаза! Но все домочадцы старательно отворачивались и делали вид, что заняты. Верка рванулась к своей лохматой подружке, чтобы предотвратить страшную трагедию, показавшуюся ей случайной ошибкой:

— Не берите! Это же Динка! Она моя!

Но грозный окрик матери остановил её:

— А ну-ка, стоять! Чего это здесь твоё?! Ишь, хозяйка какая нашлась!

За долю секунды женщина оказалась рядом и схватила девочку чуть повыше локтя, чтобы удержать. В это время собаку уже засунули в машину и повезли. Было видно, как Динка пытается выбраться и скребёт передними лапами стекло. Татьяна провожала удаляющуюся овчарку торжествующим взглядом. А Верка тихо и хрипленько плакала, ужасно стесняясь своих слёз. Когда машина скрылась из виду, мать отпустила посиневшую руку девочки:

— Уйди с глаз долой, чёртов нытик!

Прощай, Динка! Прощай, Безбожный! Прощай, детство.

Рождённый Ползать возился в Грязях, когда туда же свалился некто. Упавший с неба, пытаясь вылезть, так измарался, что не узнаешь! Летун смешался с песком и с глиной, обильно сдобрился простым навозом, устал барахтаться бесплодно и вдруг повёл такие речи:

— Вот, понимаешь, летел я к свету, но по дороге случился казус! Хотя, кому я тут распинаюсь? Ведь, ты не знаешь, как славно в Небе!

Кобряк-Ползун проникся чувством и захотелось ему полёта! Ведь капюшон, что за плечами, похож на крылья, что носят в Небо, когда раздуешь его от злобы, перед броском на тело жертвы. И поборовши — не без усилий — желание сожрать добычу, упавшую, да так удачно, Ползун сказал, глотая слюни:

— Ну что ж, милейший, давай-ка взмоем! Но нужно рассчитать ресурсы, необходимые для взлёта. И траекторию полёта. Возврата точку. И — для счастья — проценты каждого участья.

Летун на это ответил смехом, что называется в театрах по имени писца Гомера:

— Чего считать-то? Ты от Грязи меня сейчас освобождаешь, довозишь на себе к вершине той пирамиды что у леса, а я тебя несу уж дальше! Всего делов-то, право слово!

Ползун ничтоже сомневался — уж больно полетать хотелось!

И вот, они уже на вершине! Ползун дрожит от возбужденья, оглядывая Грязи сверху. Летун же разминает когти, уставшие держать за глотку. И вот он, славный миг полёта! Толчок, рывок и… — камнем в море, на удивленье там живущим, Рождённым Плавать в океане!

Никто не вспомнил, что усохли от грязи слипшиеся перья!

Шёл один молодой человек на службу. А дорога возьми, да разбейся от дождя. Куда ни ступи, всюду грязь. Но нашлись добрые люди и подсказали, как пройти. Мол, вон там, под теми окнами, попроще будет. Он, дурак, и попёрся. А на него из этих окон помоями — хабах! И смеются. И те, кто облил, хохочут, и те, кто подсказал. Свиньёй называют. Ага.

Наш герой сопротивляться давай, доказывать, что он человек! Стоит, орёт, руками машет. А у самого гнилая капуста и макароны со лба свисают. Да и запахи от одежды идут такие, что хоть святых выноси. Весельчаки ему и говорят: «Ты на себя посмотри! Как же ты не свинья, ежели весь в помоях и в запахах?»

Логично. Побежал облитый домой. Отмылся, отчистился, побрился даже! Вернулся обратно и кричит обидчикам, мол, я не свинья, гляньте! А те в ответ: «Мы со свиньями не разговариваем!» А из окон не выглядывают и хихикают.

Плюнул тогда он на обидчиков, да и пошёл туда, куда в первый раз не дошёл, на службу то есть. Идёт себе, идёт. А слух о происшествии впереди него бежит.

Начальнику уже и доложили всё. Тот в кабинет облитого вызвал, брови насупил и говорит:

— Ты что же это, братец, на работу опаздываешь? Да и в непотребном виде по улицам разгуливаешь, говорят! Ну, чистая свинья!

— Увольте, Никифор Митрофанович, какая же чистая?! Весь в помоях был…

— Ну, ежели сам просишь уволить, так уволю. Пиши по собственному желанию заявление.

— Никифор Митрофанович, как же так?! Я же не по своей воле…

— Могу уволить за прогул, если не хочешь по своей воле!

Вот и поговорили. Выпнули облитого на улицу, и будь здоров, не кашляй. Молодой человек вышел из конторки понурый, да так до сих пор и ходит, не поднимая головы к небу. Теперь уж точно, как свинья.

Вначале было две Рыбы. И они расстались. Со скандалом, конечно. Первая Рыба плюнула, расслабилась, и её понесло течением. И на душе у неё стало радостно. Ей даже показалось, будто она стоит на месте, а города, люди и памятники проплывают мимо нее как на параде. И она начала их приветствовать, важно помахивая то одним плавником, то другим. Впрочем, это ей быстро надоело. Путешественница наслаждалась чистой водой, питалась разнообразной мелюзгой, заглядывающей ей в рот, командовала плавунцами, напросившимися к ней в свиту. В итоге лентяйка попала в устье реки, а затем её вынесло в море! И вот тут-то перед ней открылись огромные пространства и широкие возможности! Но увы, за время путешествия она отвыкла шевелить плавниками. И головой тоже. Да и порядком разжирела. И её… просто съела Акула. В первый же день! Представляете? Даже не дала полюбоваться закатом и островами, скотина такая. Морские обитатели, ставшие невольными зрителями этого чудовищного преступления, долго и истерично аплодировали. А кровожадина раскланивалась, раскланивалась…