Ольста Баслер - Спектр эмоций

Маслиха недоумённо дёрнула жиденькими бровками и ненадолго смолкла.

На столе появились незамысловатые сладости и простенькие чашки. На кухню, как кот-гуляка, тихонько и виновато прокрался серый вечер, разлегся на всех полочках и стал прислушиваться к разговору. Женщины начали пить чай безо всякого удовольствия. После первого же глотка гостья не выдержала и заговорила опять, на этот раз почему-то громче обычного:

— Ты знаешь, ты уж внуку посоветовала бы написать как-то по-другому, чтобы эти его инопланетяне услышали, поняли, наконец.

— Это как? — изумилась молодая бабушка, подозрительно разглядывая странный блеск, появившийся в глазах собеседницы.

— Ну, сама подумай, они же не знают фамилии его деда, имя его не знают, адрес не знают, по которому его надо привезти…

— Кто «они»?.. Ой… Ну, ты-то ещё с ума не сходи! Всё равно в помойку всю эту писанятину выбрасываю!

— Но он же маленький, он-то верит! Понимаешь? Верит! И потом, надо сделать так, чтобы хоть что-то изменилось, хоть что-то сейчас стало в его жизни другим, хоть письмо это проклятущее! В помойку — не в помойку — он-то верит, что информация уходит в портал к инопланетянам, которые обязательно вернут его деда!

— Господи, вот наказание-то, родной брат пропал без вести, дочь пьёт, больного ребёнка родила и бросила на мою голову — он же почти не разговаривает, всё путает, отца нет, хотя, наверное, такая же пьянь. А кто может родиться от двух пьяниц?.. Ну, не музыкант же! Вот, думаю — инвалидность ему что ли сделать. Хоть копейку какую буду получать. Ох, если бы не мой муж, то хоть в петлю лезь.

— А где твой Михаил-то, кстати?

— Да вон, телевизор опять свой смотрит! — В глазах Риммы мелькнуло презрение.

— И как он к этому всему относится?

— Плохо он к этому всему относится. Ему разве это нужно? Он на пенсии, ему отдых нужен, а он возится тут с нами, — рассудительно сказала хозяйка, подливая в чашки чай.

— И зачем ты ребёнка забрала? — задумчиво произнесла Маслиха, больше обращаясь к самой себе, нежели к собеседнице. — Сейчас бы жили со своим мужем припеваючи и беды бы не знали! А она пусть сама бы кувыркалась со своими проблемами.

— Ребё-ё-нка жа-алко-о, — почти пропела бабушка Римма, растягивая слова с такой интонацией, чтобы даже дуракам стало ясно, почему она так поступила, — родная кро-овь всё-таки!

— А в милицию обращались, что брата нет? Человек пропал, не собака.

— Ты чего городишь-то, Юль? Конечно обращались. Заявление писали, вон, с мужем вместе ходили. И недавно ещё ходили, они там говорят, что ещё пять с половиной лет ждать надо, чтобы… ну, там для чего-то, не знаю… Ой, телефон что ли? Подожди, сейчас возьму.

Хозяйка поднялась с места и прошла в коридор, тщательно захлопнув за собой дверь. Из коридора послышались обрывки разговора, переходящие из слабого импотэнте в яростное импэрьйозо:

— Ну, привет… Ничего, нормально… Ну, ладно, мне некогда… Ничего, лучше стало, сейчас таблетки пьём, а тебе-то чего?.. Я сама врач!.. Не лезь туда, где ни черта не понимаешь!.. Нет, не нашёлся… Да на черта он мне сдался? — разыскивать его… Хочешь, сама ищи, ты такая же родственница… страдает она… И что, что прописан?.. И что, что родная кровь?.. Да что ты привязалась-то ко мне?.. Да, ничего не хочу… Не позову!.. Нет, я сказала!.. Только попробуй, пожалеешь… Мы завтра уезжаем на дачу… Нет, я сказала! Всё, давай.

Женщина с грохотом бросила телефонную трубку на рычаги и вернулась на кухню, немного посуетилась, как будто чего-то искала, махнула рукой и села на место:

— Сестра звонила. Всё спрашивает, спрашивает — надоела, хуже горькой редьки.

— Римма, а ты разве врач?

— Да это я так сказала, просто так! Тссс…

Обе женщины замолчали.

Кухонная дверь подёргалась и потихоньку отворилась, через образовавшийся проём робко, как-то боком, вошёл худенький мальчик ангельской внешности — голову его обрамляли светлые кудри, ярко-синие глаза были широко раскрыты и смотрели на женщин с некоторым испугом. Одет он был в светлые шортики и маечку, на ножках болтались безразмерные тапки. В руках он держал серебристый двойной квадратик фольги небольшого размера. Бабушка погладила внука по голове, засуетилась и замурлыкала:

— Написал, мой золотой? Сейчас мы с тобой таблеточки выпьем, открывай ротик, да-а… вот так, хорошо! Давай-ка сюда письмо, тётя Юля его обязательно отнесёт куда надо — да, тётя Юля?

И повернувшись к соседке, Римма передала ей блестящий квадратик и подмигнула.

Соседка кивнула головой и серьёзно спросила, обращаясь к ребёнку:

— Ты всё написал, можно отправлять?

В ответ лицо малыша исказилось страшной гримасой, тут же изуродовавшей его черты лица до неузнаваемости.

— Вот, видишь, что делается? — кивнула бабушка головой в сторону внука. — А ты говоришь…

— Пойду я, — поднялась с места Юлия. — Вам спать уже надо ложиться…

— Иди, иди. Я тебя хотела попросить, — хозяйка засуетилась, выпроводила свою гостью в коридор и зашептала ей в ухо, — выбрось его сама, ладно? Не хочу выходить в подъезд, знобит меня сегодня. Прямо в мусоропровод сунь, да и сбрось. Потряси ящик только, чтобы точно провалилось, а то, не дай Бог, кто найдёт — стыда не оберёшься!

— Хорошо, — пообещала соседка и вышла из квартиры вон.

Остановившись перед мусоропроводом, невольная почтальонша, движимая любопытством, попыталась развернуть конверт, но он никак не поддавался, так как весь был заботливо обмотан прозрачной клейкой лентой. Потом она подумала, что хорошо бы отнести этот конверт в милицию, но представив себе, как на неё там посмотрят и что скажут, сразу отогнала от себя эту мысль. Повозившись ещё немного, она передумала вскрывать, дёрнула плечами, как от холода, и выполнила своё обещание без вольностей.

Проходя мимо квартиры, где она только что была, Маслиха услышала, как Римма говорит кому-то по телефону: «…да соседка была. Всё спрашивает, спрашивает — надоела, хуже горькой редьки».

Маслиха неодобрительно покачала головой и в очередной раз пообещала себе, что больше к Римме ни ногой.

Маленький Дениска лежал в своей кроватке и вспоминал, как дед Вовка однажды прочитал ему рассказ, который назывался «Арно». Так звали голубя, который всегда прилетал домой, невзирая ни на какие сложности. В конце рассказа голубь погиб. Дениска тогда уткнулся в подушку и заплакал. Дед Вовка, сам не ожидавший такого конца, тоже расстроился, но виду не подал, подоткнул одеяльце, погладил мальчонку по голове и вышел из комнаты. А на следующий день, чтобы порадовать кровиночку, принёс домой двух канареек в клетке, которых тут же съела соседская кошка, забежавшая в раскрытую дверь…

Потом было какое-то семейное торжество, и все собравшиеся родственники начали просить Дениску спеть про крошку-енота. Малыша поставили на табуретку и выжидающе начали на него смотреть. Нимало не смущаясь, Дениска набрал в лёгкие побольше воздуха и запел: «От улыбки солнечной Арной…» Его тут же подняли на смех, а бабушка сказала: «Это какая-такая Арна? Не кривляйся и не выдумывай, пой, как следует!» Дениска пытался рассказать, что такое Арна, это же должно быть ясно всем, что Арна — нечто чистое, светлое и верное — как душа голубя, — льющееся рекой прямо с неба в самое сердце! Кто его слушал? — только дед Вовка, он принёс листочек с ручкой и стал записывать песню со слов Дениски. Но вездесущая бабушка тут же вмешалась, сказала, что нечего поддерживать странные фантазии ребёнка, отобрала листочек и выбросила его в помойное ведро…