Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

На самом деле, представив себя в глазах матери рыцарем без страха и упрёка, я смалодушничал. Я знал, что ничего не случиться не может. Обязательно случится. И чем быстрее меня поймают, тем быстрее случится. Никому из моих преследователей я облегчать задачу не хотел, и потому, разумеется, домой не поехал. Остановился почти на границе, в Сан-Ремо, оставил хоть и быструю, но уж больно приметную Бугатти на надёжной платной стоянке, расплатившись наличными, за наличные же только уже на другом краю городка взял в аренду подержанный БМВ М3 с мощным шестицилиндровым сердцем под капотом и поехал смотреть, что происходит. Ришару, а потом и Энрико я позвонил ещё из Франции, и по спокойным ответам понял, что у них всё обычно, никто их под дулом пистолета не держит, гостей не было, и скоро я получу причитавшуюся мне часть выручки за последний трак. Они пока не знали, что он будет последним в полном смысле слова. Жизнь научила меня тому, что нужно быть начеку всегда, однако не стоит мандражить раньше времени.

Рамону я из Франции тоже раза три набирал – на работу и домой. Собственно, сперва домой, где женский голос со странным акцентом и на плохом итальянском раздражённо ответил, что он «в офисе». Это меня, признаться, приятно удивило, потому что раздражение никак не сочеталось в моём представлении с горем по безвинно убиенному кормильцу, каким последние два дня рисовался мне Рамон. В офисе, однако, его тоже не обнаружилось. Мужской голос сказал, что Рамон вышел, и сразу повесил трубку. Я обрадовался. Не зря же нас учат в фильмах, что оперативники в подобных случаях стараются как можно дольше потянуть время, чтобы установить, откуда был сделан звонок. Бросаются трубками не оперативники.

Не могу сказать, что расслабился. Наверное, в большей степени сказалась муторная езда туда-сюда через пол-Европы, помноженная на плохой сон, потому что когда я просидел в машине битый час, наблюдая за дверьми своего бывшего генуэзского офиса и стараясь не пропустить фигуры Рамона, который, как я понял, имел обыкновение отлучаться, лёгкий стук в окошко со стороны пассажира застал меня врасплох. Я увидел живот человека в костюме, дорогую пряжку ремня и кончик галстука. Стоило мне переключиться на незнакомца, как я почувствовал на плече чью-то руку (с моей стороны стекло было опущено) и услышал:

– Синьор Кроули, выходите.

С одной стороны, «выходите» звучит лучше, чем «вы арестованы», но с другой, про арест говорит полиция, а возможное участие в подобном деле полиции вызывало у меня сомнения. Такой фирме, как Caravella и тем более Testa Speditore , вполне хватало и своей службы безопасности.

Время остановилось. Так часто бывает, когда в твоей жизни происходит решающее событие, за которым либо всё должно пойти по-новому, либо не будет уже ничего. Черта, водораздел, граница. Тебя толкают в пропасть. Ты замечаешь в метре от себя летящую в голову пулю. Ты узнаёшь о смерти близкого человека. Всё это сгущает время, оно становится ощутимо вязким, медленным, ты видишь и запоминаешь мельчайшие детали, на которые в другой раз не обратил бы ни малейшего внимания, ты зачастую даже не в себе, не в оболочке тела, а смотришь на происходящее глазами постороннего, которому нет дела до твоих чувств и ощущений – он просто наблюдает. Учёные, наверное, назовут это защитной реакцией организма. Может, они и правы, и дело тут не во времени и не в тебе, а в каком-нибудь лишнем белке, поступившем с адреналином в кровь, или в чём-то ещё объяснимом и универсальном, но если вам подобное приходилось переживать, вы это состояние уже ни с чем не спутаете.

Тебе конец, сказало левое полушарие. Внутренний голос молчал.

Мотор был выключен, и я не мог ударить по газам и утроить очередную гонку с преследованием, из которой наверняка вышел бы победителем. Поэтому выходить мне пришлось из машины, сохраняя при этом невозмутимый и слегка удивлённый вид.

Их было двое: внушительного вида, в строгих костюмах, распираемых мышцами, при галстуках, прилежно душащих толстые шеи, не близнецы, но близкие к тому, чтобы спутать их невыразительные мясистые лица и короткие стрижки с частью униформы. Изображать перед ними боксёра даже в голову не приходило. Такие возьмут, сожмут и раздавят.

– В чём дело? – уточнил я, понимая, что молчаливая покорность – это уж как-то совсем подозрительно.

– Следуйте за нами.

Приятной неожиданностью было то, что они не хватали меня за руки, а предлагали идти самостоятельно, очевидно, не желая привлекать внимание остальных прохожих.

Я шёл, как во сне, на ватных ногах, мысленно прощаясь с Италией, с Генуей, с этим небом, с этими милыми людьми, не подозревавшими о моём существовании, с маленькой непосредственной девочкой, у которой развязался шнурок на ботинке, и она стала его завязывать посреди улицы, положив свою растопыренную куклу прямо на мокрый после недавнего дождя асфальт, с её мамой, не сразу заметившей пропажу дочери, со стариком, проходившим навстречу и почему-то посмотревшим на меня с завистью, с кивнувшим из-за прилавка охранником в опустевшем фойе, с лифтом, мутные стены которого отражали наши три сплющенных силуэта, с мелодичным сигналом, сопровождавшим открывание дверей на нужном этаже и говорившим о скором конце путешествия, с узким, чистым и безлюдным коридором, наоборот, с просторной и многолюдной комнатой, где все сотрудники, как на птичьем рынке, сидели каждый в своём белом загончике и либо пялились в экраны мониторов, либо самозабвенно висели на телефонах, с панорамой города за большим, во всю стену окном, с полковником…

– Полковник Митчелл?

– Труффальдино!

Со времени нашей последней встречи в ночном клубе Неаполя он нисколько не изменился, я бы даже сказал, что в его безупречном костюме и напомаженной причёске, лишённой седых волос, только прибавилось лоска, а в улыбке – зубов. Он стоял на пороге кабинета с целиком прозрачными стеной и дверью и, если я не ошибаюсь, делал моим провожатым знак, означавший, что с этого момента он в их помощи не нуждается. Вторая встреча после армии и второе потрясение, причём не сравнимое с первым.

– Заходи, садись.

Зашёл. Сел. Полковник закрыл стеклянную дверь и отрезал все звуки внешнего мира. Мы были вдвоём: никаких золотых девушек-статуй, никаких Тито Ди Лоренцо. Как в былые времена, когда возил его американскую задницу по Италии и старался не лезть в дела, меня не касавшиеся. Всё это теперь казалось далёким и нереальным, будто случившимся со мной во сне.

– Удивлён? – Он обошёл стол, тоже выдержанный в новомодном стиле хай-тек, и молодцевато плюхнулся в спружинившее чёрное кресло.

– Не то слово! – Всегда приятно говорить правду и не кривить душой.