Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

В путь мы отправились на рассвете следующего дня той же самой дорогой, которой теперь уже давным-давно ехали из Рару с Василикой на зилоте Джона. Разумеется, с тех пор я пользовался ею неоднократно, однако всякий раз мне в голову назойливо забирались одни и те же грустные мысли. Признаюсь честно: ожидая в порту очередной корабль, я постоянно ловил себя на том, что жду и боюсь увидеть среди сходящих по мосткам знакомое до боли лицо. Вестей от неё я больше не получал и был волен думать, что угодно. Иногда мне казалось, что она молчит вынужденно, что у неё всё плохо, что она в беде и надеется на мою помощь. Иногда, напротив, что она прекрасно устроилась и не желает видеть и слышать никого из своей прежней жизни. Бог ей судья…

Кстати, насчёт Бога. По заведённой традиции ближе к полудню мы с нашими туристами делали привал, чтобы их не слишком утомила непривычно медленная езда, чтобы можно было размяться и передохнуть, а заодно – чтобы познакомиться с нашей местной верой. Накануне я уже водил их в Старый Замок и показывал кусок оплавленного метеоритного железа, а заодно рассказал миф и легенду о происхождении города Окибара, которые поведал вам ещё в начале этих записей, так что гости наши были относительно подготовлены к продолжению моей истории. Привал я устраивал тоже не абы где, а в незаметной с дороги лощине. Некоторые считали, что на месте лощины раньше было озеро, однако её вытянутая форма и глубина намекали скорее на пересохшее русло реки. Славилась лощина тем, что с незапамятных времён в ней, по преданиям, проводились разные важные обряды, с большим или меньшим успехом приводившие к желаемым последствиям. Это могли быть ритуалы по призыву дождя или, наоборот, забывшего про нас за долгую зиму Солнца, с песнями, танцами и приношением даров, а могли быть тайные советы с душами предков, которые подсказывали посвящённым, что делать дальше, чтобы добиться нужных результатов в войне или мирной жизни.

Примечательно, что лощина никак не называлась. Лощина и лощина. При этом внимание на себя она обращала сразу, стоило спуститься с дороги под откос и оказаться на большой поляне среди оврага. Трава здесь всегда была жёлтой и пожухлой. Ещё более неприятное впечатление производили кривившиеся вокруг деревья, стволы которых отказывались расти ровно и прямо и напоминали причудливые загогулины. Причём сколько я себя помню, деревья периодически срубали для тех же костров, однако вырастающие им на смену в точности наследовали кривую природу своих предшественников. Посреди поляны стояло семь не менее причудливого вида «пней», которые я вынужден заключать в кавычки, поскольку кто-то считал их древними окаменевшими деревьями, а кто-то – просто камнями. Каменные пни имели свойственную пням коническую форму и волокнистую структуру, однако при правильном свете могли сверкать, как кристаллы, и обладали твёрдостью кремня. По форме они отличались между собой разительно, начиная с толстого и низенького и заканчивая тонкими и высокими, выше человеческого роста. При этом среди них был один толстый и высокий и другой – тоненький и крохотный, но так же непоколебимо, как и остальные, вросший в землю. Стояли пни, как обычные деревья, безпорядочно, однако я был свидетелем того, что все посетители старались увидеть в них какую-нибудь чёткую структуру.

Обычно первое приходящее нашим туристам на ум сравнение было «Стоунхендж». В таких случаях я выдерживал паузу и заявлял, что «этот подревнее будет». Люди удивлялись и не верили. Некоторые спрашивали, откуда я это знаю. Тогда я говорил, что обряды в этом месте справлялись ещё в прошлом веке, о чём моему отцу рассказывал мой дед, а тому – его дед. За этим замечанием непременно следовал вопрос, мол, а вы знаете, когда был построен Стоунхендж. Тогда я снова делал паузу и отвечал, да, конечно, в середине 1950-х. Как правило, люди оторопело улыбались, после чего я предлагал им посмотреть соответствующие чёрно-белые фотографии в интернете, с кранами и бетономешалками. Слушатели с сомнением переглядывались, а наиболее находчивые предполагали, что фотографии, вероятно, были сделаны во время ремонтный работ. На что я обращал их внимания на первые фотографии начала цикла, когда нынешняя площадка под Стоунхенджем представляла собой ровный лужок с вырытыми под будущие камни прямоугольными лунками.

На сей раз я был приятно удивлён, потому что роль развенчателя мифов взял на себя уже видевший всё это немец Бертольд, который, оказывается, после первой поездки занялся по возвращении домой вопросом постройки Стоунхенджа и теперь смело вступил в спор с Роналдом, не желавшем верить в столь вопиющий обман вокруг того, что составляло немалую гордость его нации. Мы все некоторое время слушали их предельно вежливую перебранку, но потом силы иссякли, и Алекса поинтересовалась, что символизируют наши пни и чем вообще примечательна лощина. Вместо ответа я спросил, верят ли мои слушатели в духов. Мнения, как водится, разделились. Кто-то сказал, что это, разумеется, чушь и сказки, а кто-то поспешил признаться, что глазами знакомых или даже собственными видел нечто, чего иначе как духом назвать нельзя.

Я посмотрел на прижавшуюся к отцу Трине, ободряюще ей подмигнул и продолжал:

– Как вы думаете, что это за чёрные круги на земле?

– Кострище, – безошибочно угадал всё тот же Роналд, сделавшийся не на шутку активным. У него даже лысина вспотела на нервной почве.

Действительно, если посмотреть на каменные пни сверху, они все вместе оказывались окруженными чёрным кольцом из старых кострищ. Я предложил всем желающим посвятить несколько минут сбору сухого валежника и складыванию его в кучку на любом из выжженных кругов. Как всегда было выбрано кострище перед самым высоким и самым толстым пнём. Когда сухие сучья были собраны в достаточном количестве и переломаны мной об коленку достаточной длины, чтобы получился аккуратный небольшой костёр, Бертольд, вызвавшийся мне помогать, подпалил хворост зажигалкой.

– А теперь приглашаю всех желающих обойти так понравившийся вам пень и собраться напротив костра.

Мы встали так, чтобы мерцающий каменный ствол оказался между нами и пламенем, а я тем временем пояснял:

– Во время обрядов здесь зажигается не один, а все костры, и старейшины делают то же, что и мы с вами сейчас, то есть входят внутрь круга, между пней. Огонь разгорается, они смотрят через пни, и что они видят?

– Что они видят? – эхом повторила особенно заинтригованная итальянская пара, присматриваясь к отблескам на каменной коре пня.

Постепенно всем стало очевидно, что пень – это уже не просто каменный столб, а нечто кристаллическое, почти прозрачное, пропускающее ответы пламени насквозь. И снова я замечал, как завораживающе это зрелище действует на людей, которые невольно замолкали и начинали с растущим интересом вглядываться в игру теней и света. По мере того, как костёр с другой стороны разгорался, стали слышаться отдельные восклицания «Смотрите», «Кто это?», «Что вы видите?», «Вот он, вот он», «Да где?», «Да вот же!» – одним словом, ожидаемая реакция на проверенный временем эффект. Потом начиналось самое интересное: подведение итогов. Я предлагал загасить костёр и начинал расспрашивать об увиденном. Обычно несколько человек из группы раздражённо заявляли, что не заметили ничего. Таковых редко набиралось больше трети. Остальные наперебой начинали описывать лицо старца или, наоборот, юноши, красивое или безобразное, мирно спящего или, напротив, яростно глядящего изнутри пня им навстречу. Причём разница ликов и их настроений зависела от того камня, который выбирался изначально. В этот раз все дружно увидели спящего старца с кустистыми седыми бровями и всклокоченной бородой.