Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Расспрашивать отца о происходящем в его жизни я не стал. Я знал, что всё сведётся к одним и тем же сухим доказательствам его охотничьих заслуг как добытчика в нашей семье, потому что туристы туристами, а есть нужно всем. Он меня вовсе этим не попрекал, он просто напоминал, откуда на столе в доме и в материнском трактире берётся всегда свежая рыба, птица и прочая дичь. Мне лишь оставалось понимать это как красноречивые намёки и самое ближайшее время напрашиваться в помощники. Мы по-прежнему охотились и рыбачили вместе каждый месяц, иногда чаще, хотя и не настолько часто, как хотелось бы ему.

Цель нашей поездки, дирижабль, совершил вынужденную посадку и совершил её неудачно. Нам даже удалось пообщаться со свидетелем, который видел, как из проплывавшего по небу «корабля» спустился на длинном тросе якорь и зацепился за верхушку дерева. Дирижабль к тому времени достаточно снизился, однако со стороны казалось, что решение бросить якорь оттягивалось до последней минуты – ещё немного и береговая линия осталась бы в недосягаемости за его кормой. На дирижабле стали подбирать трос, вся конструкция пошла вниз, но в самый последний момент дунул ветер, дирижабль резко крутануло, развернув кормой вперёд, и прочная в принципе ткань оказалась пропоротой в нескольких местах острыми ветками деревьев. Рассказчик упомянул, что услышал визг, с которым воздух выходил наружу, приняв его поначалу за человеческий. Что до людей, то есть до пассажиров дирижабля, то он сам помогал им выбираться из покорёженной и грозившей оторваться кабины.

Мы разговаривали в непосредственной близости от места крушения, и я спросил, что стало со спасёнными. Судя по описанию, Ингрид ошиблась: прилетевшими были как раз те двое с фотографий. Охотник сказал, что они получили незначительные повреждения вроде вывиха руки и рассечения лба, и его друзья увезли их к себе приводить в чувства. Он же остался, чтобы поучаствовать в снятии «корабля» с деревьев, которые он своим серым видом портил. Работы велись неспешно, тщательно, так что мы в награду за его историю имеем теперь полное право в них поучаствовать. Отец с готовностью согласился, но спросил дорогу и велел мне поторопиться, чтобы опередить незнакомцев в очках и шляпах. Охотник поинтересовался, в чём дело. Отец обещал ему объяснить, как только я отправлюсь в указанном направлении. Мы с ним заранее обсудили такой расклад и пришли к выводу, что нашим непрошенным гостям угрожает какая-то опасность (описание жёсткой посадки только усилило наши подозрения), а я, вероятно, единственный, кто сможет найти с ними общий язык.

Так и получилось. Правда, обнаружил я обоих пилотов не лежащими в избе с примочками, как предполагал, а сидящими на берегу океана и молча смотрящими в закатную даль. За прошедшее с момента аварии время они пришли в себя от ушибов, но не от пережитого. Рука была перевязана у худого бородача, а голова перебинтована у усатого толстяка. Моё появление они встретили настороженно, но когда я заговорил с ними по-английски и поинтересовался, чем им помочь, вздохнули с облегчением, признавшись, что хотели бы выпить чего-нибудь горячительного. В этом я посодействовать им никак не мог, а они сразу же о своих желаниях забыли, стоило мне упомянуть истинную причину моего интереса:

– О вас спрашивали какие-то странные люди, про которых я ничего не знаю, кроме того, что они одеты во всё серое и носят шляпы и тёмные очки. У них были ваши фотографии.

– Где вы их видели? – вскочил на ноги усатый.

– Когда вы их видели? – уточнил бородатый, чьё безпокойство выразилось в слезящихся глазах.

Лет им было за пятьдесят. Худого, как я выяснил при знакомстве, звали Тубиас, толстого – Свен. Оба родом из Швеции, что меня после недавней встречи с юной подругой Уитни отчего-то не удивило. Я поведал им о состоявшемся разговоре и о том, что наводившие по их душу справки передвигались пешком. Мне казалось, это должно было придать им оптимизма, поскольку моё появление первым свидетельствовало о приличной форе во времени. Шведы же пропустили это обстоятельство мимо ушей и наперебой заговорили о том, что им нужно срочно бежать и скрываться. Я спросил, почему. Они замахали руками и ответили, что промедление смерти подобно. Я снова спросил, почему. И, обнаглев окончательно, добавил, что смогу им помочь лишь в том случае, если буду знать, о чём идёт речь. Тогда они смешно запели на своём шведском наречии, переговариваясь между собой и решая, вероятно, как поступить. А я ждал и думал, что с ними делать.

– Мы побывали там, где не должны были быть, – сказал, наконец, бородатый Тубиас. – И теперь нас преследуют их агенты.

– Чьи агенты?

– Мы не знаем, – вмешался Свен. – По-видимому, тех, кто отвечает за охрану Северного полюса.

– А причём тут Северный полюс? – Я был окончательно сбит с толку.

– Потому что мы там побывали, – перейдя на заговорческий шёпот, процедил сквозь зубы Свен и добавил: – В запретной зоне.

Не знаю, что читали и слышали про Северный полюс вы, но мне он представлялся местом ясным и понятным, а если и труднодоступным, то для путешественников на собачьих упряжках. Русские лётчики покорили его ещё в 1935 году, и с тех пор через него пролегает множество маршрутов, включая обычные пассажирские перелёты. Разве не так?

Я задал этот вопрос шведам и получил однозначно отрицательный ответ. По их утверждению получалось, что сегодня самолёты, да, летят через Северный полярный круг, но Северный полярный круг – это огромное пространство, от края которого до непосредственно полюса почти 4 000 километров. Перелёты эти обычно называются «кроссполярными», и обыватели думают, что пересекается именно Северный полюс, однако если изучить этот вопрос дотошно, оказывается, что все они облетают полюс за сотни километров. Даже знаменитый безпосадочный полёт Чкалова из Москвы в Ванкувер в том самом 1935 году обозначен на карте линией, проходящей в стороне от 90-го градуса.

– Мне всегда казалось странным, – сказал Тубиас, – что никто следом за русскими там летать не стал. При этом, когда к авиакомпаниям обращаются с вопросом, почему они так не летают, ведь этот путь из Северной Америки в ту же Россию или Азию гораздо короче общепринятых, через Европу, начинаются самые нелепые отговорки по поводу необходимости иметь возможность посадки каждые три часа и тому подобное. А если их спрашивают прямо, можно или нельзя, они говорят, что, конечно, можно в принципе, и… ссылаются на перелёт 1935 года.

– Я сам бывший лётчик, – перебил его Свен. – У меня там много друзей осталось. Любой из нас знает, что Северный полюс считается опасной зоной для навигации, в смысле для приборов. Повышенный магнетизм, видите ли. А поскольку магнитный полюс постоянно «гуляет», от греха подальше запрещено приближаться к 90-му градусу ближе трёхсот километров. В противном случае могут списать по профнепригодности. Как случилось, например, со мной. Но я всегда думал, что живу в свободной стране, и потому имею полное право достучаться до правды. Достучался…