Александр Плетнёв - Линкоры [litres]

Первая пара – 17-метровый катер и шлюпка, связанные на длинном канате, набитые людьми под завязку, отвалили от борта.

Адмирал обернулся – громыхая ботинками по металлическому настилу, на мостике появился запыхавшийся офицер с радиорубки, забыв обо всех правилах субординации, размахивая бланками радиограмм с криками:

– Господин адмирал! Я уже три раза отправлял радиоперехваты пневмопочтой, но никто…

– Вы почему не внизу? – перебил его командующий.

Опомнившись, офицер связи склонился в поклоне и протянул командиру листы с распечатками, отвечая на вопрос:

– Я слышал, что вы с офицерами штаба собрались погибнуть вместе с кораблем. Окажите честь умереть рядом с вами.

Ибо Такахаси, просматривая бегло накарябанные иероглифы, удержался от равнодушного пожатия плечами. Отвернувшись от молодого офицера, он посмотрел вперед по курсу корабля и указал рукой туда, где продолжали изредка вспухать, пробиваясь через редеющий туман, вспышки выстрелов:

– Вон он, «Бисмарк». Судя по вашему перехвату, на подходе еще какое-то немецкое судно.

Появившиеся на мостике офицеры штаба невольно его прервали. Склонив головы, они торжественно выстроились в ряд.

– Спуститесь в радиорубку, – приказал адмирал офицеру связи, – передайте в эфир, что линкор Императорского флота Японии погибает. Наши координаты. После этого вы освобождаетесь от своих обязанностей. Возможно, наших моряков и вас подберет немецкое судно. И поспешите, пожалуйста – корабль скоро может быть совсем обесточен.

Не смея возразить, связист, отдав честь, поспешил в радиорубку.

Линкор клонился на правый борт уже на 15 градусов. Крен постепенно рос, и передвижение по палубам стало затруднительным. Надстройка пугающе повисла над водой, офицерам на мостике приходилось прилагать определенные усилия, чтобы сохранять торжественный вид и равновесие, при этом они еще с интересом умудрялись разглядывать в бинокли грохочущий орудиями немецкий корабль.

Солнечные лучи уже почти разогнали туман, оставив какие-то его неоднородные обрывки, и в мощные бинокуляры «Бисмарк» предстал почти во всей свой красе.

Очевидно, тоже трагической…

Немецкому линкору, видимо, приходилось нелегко. В небе над ним, то появляясь, то исчезая, назойливыми мухами крутились едва заметные точки самолетов. У борта тонущего корабля неправдоподобно медленно вспух седой всплеск от взорвавшейся под водой торпеды. Линкор начал зарываться носом в воду. Было видно, что она уже заливала носовые башни и подножье надстройки.

«Немец» совсем перестал огрызаться огнем из своих орудий, как неожиданно кормовая башня произвела залп из единственного торчащего вверх орудия.

Стоящие на верхотуре накренившейся надстройки японские офицеры даже не успели ничего понять. Медленно заваливающийся на бок «Мусаси» создавал столько шума, что они даже не расслышали свист приближающегося снаряда. Грохот взрыва внизу, в районе боевой рубки, совпал с сотрясшим надстройку страшным ударом немецкого бронебойного снаряда, сбившим всех офицеров с их неустойчивой позиции за борт.

Капитан 2-го ранга Стивен Тайс, командир эсминца US NAVY «Майкл Мерфи», принужденно прописавшегося на дне Атлантики, оказавшись в совершенно пустой и темной стальной каюте, сразу подумал, что японцы сделали это намеренно, в кровожадном азиатском желании помучить своего пленника.

До него долетали отголоски выстрелов орудий и, возможно, попадания чем-то в линкор. Однажды хорошенько тряхнуло, и он предположил удар торпеды. Но проклятый громила даже не поперхнулся – гудел, вибрировал силовыми установками, работа которых особо ощущалась здесь – в глубоком трюме.

Вскоре от холода его колотила мелкая дрожь, но все попытки достучаться в рубочную дверь не увенчались успехом. Он слышал только топот пробегавших мимо матросов, изредка голоса, но никто даже и не подумал остановиться.

Он словно кот, мостящийся на новом месте, ползал во тьме, пытаясь согреться, пока случайно не обнаружил, что одна из стен теплее, чем другие.

«Вероятно, за переборкой проходит тепломагистраль от одной из котельных корабля», – здраво рассудил он и, скрючившись калачиком, прижался к спасительному теплу.

Следующие часы тянулись в полусонном, полубредовом состоянии, когда человек теряет понимание, где сон, где явь, а где его домыслы и фантазии. До него доносились глухим эхом грохот, гул двигателей и рабочая суета экипажа. Иногда он ощущал смену курса и крены корабля.

О нем, скорее всего, забыли, как о ненужной и бесполезной вещи. Никто не думал его поить и кормить, хотя он и сам не очень того желал. Скорее наоборот.

Терпел он долго, снова пытаясь тарахтеть по металлу ладонями, кулаками, ногами, потом преодолевая свою брезгливость, стоял облегченно в углу.

Но на этом физиологические испытания не кончились – подошел срок сытных флотских американских харчей. Наученный малым опытом – никто ему дверей не откроет, он не стал долго мучить свой организм в большом деле. Для болезненно чистоплотного Тайса, наверно никогда не знавшего подобных условий, это вдруг оказалось просто невыносимым унижением.

С человека, оказывается, неожиданно быстро может слететь налет цивилизованности, превращая его в животного или зверя, живущего только инстинктами в борьбе за существование.

Он лежал в вонючей каюте три на три метра, потеряв всякое представление о времени, вслух и мысленно посылая проклятия, обдумывая планы мести: «дайте мне только выйти», снова проваливаясь в забытье, пока страшный удар не встряхнул его заиндевевшее тело и одеревеневшие мозги.

По резко усилившейся беготне он сразу понял, что за линкор взялись серьезно. Способность думать вернулась моментально. Характер ударов говорил, что линкор атакуют торпедами. Местом его заточения, вероятно, был какой-то кладовой отсек по одному из бортов, в который именно сейчас и встревали одна за другой торпеды. Тайс, руководствуясь знаниями и опытом, сразу понимал, когда удар приходится в борт, а когда торпеда взрывалась под днищем корабля – его, сидящего на жестком полу, ощутимо двигало по заднице. Угадывал по доносившимся звукам, как мощным ударом лопается металл противоторпедной защиты, и как потом трескаются и схлопываются следующие переборки.

«Что, желтопузые макаки, – злорадно думал он, – допрыгались?»

И вдруг до него словно наконец-то окончательно дошло, что если корабль потопят, «а линкор узкоглазых несомненно пустят на дно!», то эта каюта будет его могилой.

Понимание этого заставило снова бесполезно тарахтеть в дверь, не замечая боли и сбитых костяшек.

Далее у него был провал в памяти – очередная взрывная волна подобралась совсем близко всей своей сметающей мощью.