Павел Дмитриев - Скрепы нового мира [СИ]

— Найду!

— Точно?

— Вот те крест! — малец быстро обмахнулся рукой перед собой. — Только вы, дяденька, никуда не уходите!

— Куда я от колбасы-то денусь, — пошутил, но видя недоумение, махнул рукой: — Беги уж!

Следующий стук раздался подозрительно скоро, мы с Сашей только-только успели расправиться с колбасой и приступить к персикам. Я ожидал увидеть толстую разбитную тетку или старого жулика с баулом шмоток, явилась же целая делегация. Во главе, с перекинутым через плечо матерчатым метром и швейной машинкой в руке, выступал седой импозантный еврей. За ним целых три девушки, вероятно дочери или внучки, нагруженные на манер ишаков – свертками, кульками, многочисленными рулонами ткани, дымящимся утюгом и гладильной доской.

— Альберт Моисеевич, прошу любить и жаловать, — отрекомендовался портной. — Костюм вам строить будем?

— Прямо так? — растерялся я. — С нуля шить?!

— Как же можно иначе? — укоризненно задрал брови Моисеевич. — Вы же изволили заказать хороший костюм?

— Конечно, но…

— Долго! — в одно слово конкретизировала мои страхи Александра. — Нам сегодня уезжать!

— Три часа, молодые люди, — укоризненно покачал головой портной. — Позвольте мне оторвать вас от важных дел на никчемные три часа.

Мы с Сашей переглянулись:

— Приступайте, раз так!

Дальнейшее действо более всего напоминало волшебство. Всего несколько мерок, быстро очерченные грифелем пунктир по ткани, и вот сметанная на булавках рубашка уже на мне. Еще несколько минут, и две девушки, расчехлив Зингер, принимаются сшивать части между собой хитрым французским швом. [171] Ничего хитрого во французском шве (french seam) нет – это весьма распространенный в быту "двойной бельевой шов". Ранее, из-за сложности обметки, (отсутствия оверлоков) использовался практически везде. Третья утюжит через мокрую марлю – "швея гадит, утюг гладит". Мастер тем временем кроит брюки – легко наметив опорные точки, он даже не удосужился провести линии – сразу взялся за ножницы.

Управились ровно к обеду. Как ни быстро мелькали девичьи пальчики с ниткой и иголкой – самым хлопотным делом стала обметка петель под пуговицы. Наконец, финальная примерка… вместо гопника-комсомольца из зеркала на меня посмотрел лощеный европейский джентльмен.

— Какую же дрянь тебе продали в Москве! — вынесла окончательный вердикт Саша.

— Берлинский непарный костюм, лучшее в мире немецкое качество, — издевкой передразнил я далекого спекулянта. — Проклятый контрафактчик!

Распрощались с Моисеевичем тепло, уже в холле, — он со своими девушками отправился домой, радоваться приработку, мы с Сашей – ловить извозчика. Последнее, чем мне запомнилась "Новая Европа" – любезной гримасой портье. Зря я вчера, в ответ на дежурное "мест нет", сунул ему за "самый лучший номер" целого Джексона. Судя по уровню местных цен, вполне хватило бы одного Гамильтона. [172] Двадцать долларов США – купюра с портретом Эндрю Джексона. Десять – с портретом Александра Гамильтона.

У дверей гостиницы свободной пролетки не нашлось, и скоро произошло самое страшное: Александра обнаружила себя в глубине рыночных рядов.

— Леш, посмотри! — потянула она меня в сторону сумрачного однорукого мужичка с совершенно рязанской мордой лица. — Настоящий фильдеперс!

— Да хоть бы и шелк, — попробовал сопротивляться я. — Ты же запаришься в чулках!

— А стоят-то, стоят, в Москве фильдекос дороже! [173] Фильдекос – тонкая хлопчатобумажная пряжа. Фильдеперс – особо обработанный, более шелковистый и тонкий фильдекос, изделия из фильдеперса были заметно дороже, чем из обычного фильдекоса.

— Два рубля золотом?! Ты шутишь? В Тегеране возьмем за бакс!

— Пяточка гаванская… и шовчик, пощупай сам, какой ровненький!

— О-о-ох! Купи и пойдем!

Не сказать, что мы сильно задержались – однако спустя час я вынужден был констатировать очевидное:

— Сегодня все равно не улетим. Поехали, пока аэропорт работает, узнаем расписание и купим билеты, а потом вернемся… заодно погуляем по старому городу.

— Как скажешь, — Саша привычно вытянулась на носочках для поцелуя. — Только в собор заглянем, пока он рядом.

— Зачем? — нахмурился я.

— На одну минутку! Косынку я уже купила.

Признаться, местный культовый центр вызывал любопытство и у меня – прежде всего своими нескромными, подавляющими весь центр города размерами. Екатеринбургский, построенный в XXI веке Храм на Крови выглядел бы рядом с главным православным собором Баку маленькой заштатной церквушкой. [174] ГГ несколько преувеличивает. Хотя Александро-Невский собор Баку (снесен в 1936 году) действительно значительно выше Храма на Крови (высота 81 метр против 60 метров), но по объему эти сооружения приблизительно равнозначные. Пока Александра ставила свечки и шептала молитву перед центровой иконой Александра Невского, я изображал собой туриста – разглядывал изящную лепку вокруг купола и колонн, резные оклады, мозаичный пол, двухъярусный иконостас под роскошным мраморным шатром. Сохранность на удивление; золоченые оклады целы, краски фресок ярки, поповское "господу помолимся" звучит сочно и басовито. А вот прихожан, можно сказать, нет совсем.

— Все как раньше, только хуже, — я в очередной раз не удержался от цитаты из Василия Шульгина.

Сказанные вроде как для себя слова неожиданно гулко разнеслись под сводом нефа. Испуганно шарахнулась прочь завернутая в черный платок старушка. Вслед за ней, слабодушно и беспомощно, с сакральной фразы обвалилась шелуха ложного смысла. "Все как раньше" – сохранилось лишь в церквях на дальних окраинах СССР.

В стремительно меняющейся Москве мне и в голову не приходило вспоминать пронизывающий страницы "Трех столиц" рефрен. В мир приходят самолеты, трактора и мощные трансформаторы. Телевидение, противотанковые ракеты и небывалые урожаи картофеля на индустриальных заводских полях. "Все как раньше" стало историей, пусть бывший депутат Государственной думы грустит об этом в гордом одиночестве. [175] Василий Шульгин – депутат Второй, Третьей и Четвёртой Государственных дум, во время Февральской революции – принял отречение из рук Николая II. Один из организаторов и идеологов Белого движения. Также – прообраз Кисы Воробьянинова из "Двенадцати стульев".

Моя цель, мой долг – отправить в небытие вторую часть его программы: "только хуже". В новом мире не случится великий террор и зверская коллективизация. Новый мир не увидит нацизма и печей Освенцима. Ради этого мы с Сашей выкладываем на зеленое сукно великой игры свои жизни. Христианскому смирению нет места – будущее мы делаем сами.

Не может быть как раньше; не должно быть и хуже!