Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Но как, как… – не мог понять я. – В Моисее должно быть полно народу!

– Так и было когда-то. Но, брат, ты опоздал к «выпускному балу».

– К чему, к чем-м-м-у?! – закричал я что есть силы, не веря во все это.

– Выпускному балу. Так мы называли нашу кампанию. Выпускной, ну как последний, вроде того.

– Э-фффф… – не смог сдержаться я. – Но это же все, все. Это все! Конец!

– Не… кхм… ты же нашел бородатых. Мы получим у них дистиллят. И это будет продолжение. А может, начало!

– Бородатых. Да они даже разговаривать не умеют. Ты знаешь?

– Ну… ты вроде как говорил. Да какая разница-то? Мы их научим. Так?

– Научим…

– Точно. Научим их всему, что сами умеем. И за это возьмем у них дистиллят! Столько дистиллята, сколько захотим. Ну, как? Кх-м… кх-м…

Кабина лязгнула о что-то металлическое. Я, Джин, мистер Кхм и двенадцать… нет… эх-х… одиннадцать моих верных парней приехали-приплыли-прикатились.

<���Без географического наименования, 2100-е годы. Новая цивилизация>

Мы сидели в Прозрачном Коридоре, укрываясь от порывов Пао.

Я не хотел обмениваться уроками, я хотел просто вспоминать урок ЛА. Но у ФА был непростой урок: почему Прозрачный Коридор всегда внутри Башни.

Я не знал и ответил, что всегда и есть всегда.

Хотя сам не понимал, как это всегда. Всегда ведь быть не может!

ФА ответил мне уроком: Прозрачный Коридор был всегда или будет.

Я решил его успокоить. Я дал ему урок о том, что Прозрачный Коридор должен находиться внутри Башни. И еще о том, что плоды находятся на Стене Плодов, бамбижо находится в руках, Подъемный Блок издает «бух-бух-бух». Так и Прозрачный Коридор – здесь. Чем выше Башня, тем глубже и прозрачнее Прозрачный Коридор.

Из Прозрачного Коридора иногда появляются Маленькие Свечки. Когда-то РЕ дал мне урок: бесцветное быстро становится прозрачным. Как раз про Маленькие Свечки. Может, Маленькие Свечки – это остатки тех цветов, которые мы относим в Прозрачный Коридор?

Я не знал ответа на такой урок и опять почувствовал, что достаточно уроков. Я просто хотел крепче держать бамбижо, побольше отнести кусков Пао, а потом просто вернуться к Перекладинам, где меня уже будет ждать ЛА со своими светло-красными уроками.

«Держи бамбижо, пока держишь бамбижо», – вспомнил я единственный урок, который когда-то дал мне АТ. Кажется, он всем давал один и тот же урок, даже самому себе.

Порывы мелколетающего Пао утихли, мы вышли на площадку и увидели еще один, всем понятный урок: Пао будет всегда.

Я относил кусок за куском, а молодой мудрый УТ поднимал пласт за пластом. «Кусок за куском, пласт за пластом, – повторял я свой урок. – Пласт за пластом, кусок за куском. Держи бамбижо, пока держишь бамбижо». Вот такие понятные и простые уроки, хорошие урок.

С простыми уроками проще бегать, хватать Пао, держать бамбижо. С простыми уроками проще.

Я заметил крупный кусок Пао, который лежал у самого входа в Прозрачный Коридор, и побежал за ним. Но не успел занести над ним бамбижо. Вот уж и правда: держи крепче бамбижо.

Из Прозрачного Коридора навстречу мне вышла Маленькая Свечка. Совсем другая, непохожая на ту Маленькую Свечку, которую я видел раньше. Она переливалась разными цветами и вовсе не собиралась становиться прозрачной.

Я вспомнил урок МА: все цвета – это не цвет. И как вовремя! Потому что Маленькая Свечка начала рассыпать все свои цвета, словно набив в рот много невидимых плодов.

Я не знал, что делать, и принял неожиданный, но, кажется, очень верный урок: Пао к Пао, Башня к Башне, Перекладины к Перекладинам. Маленькую Свечку нужно отвести к Большой Свечке.

Мы стали спускаться, наступало время темнолетающего Пао.

С нами спускалась Маленькая Свечка. Чем быстрее спустимся, тем быстрее Маленькая Свечка будет с Большой Свечкой. Тем быстрее я окажусь на Перекладинах рядом с ЛА.

Но, когда мы спустились, Маленькая Свечка еле-еле двигалась, будто подпрыгивая и крутясь, волоча одну ногу за другой. Может, Маленькая Свечка ходит так из-за того, что в ней слишком много цветов?

Еще порывы Пао усиливались. Маленькая Свечка словно пыталась закрыться, увернуться. Вот что делают перемешанные цвета! Пао ведь будет всегда. Зачем от него уклоняться?

Увидев Большую Свечку, Маленькая Свечка стала совсем прозрачной. У нее подвернулись ноги. Маленькая Свечка ползла к Большой Свечке.

Когда Маленькая Свечка доползла, произошло то, что совсем не должно было произойти.

Маленькая Свечка стала оранжевой. Как будто Маленькая Свечка стала ДО! Потом превратилась в красную. Почти как МА! Потом… в черную, синюю, зеленую, серую, желтую… столько цветов я за все свои уроки не видел!

Большая Свечка дает уроки Маленькой Свечке! Я не мог сдвинуться с места. Кто мог подумать, что Большая Свечка может давать уроки! Такие быстрые уроки!

Как можно давать уроки, когда внутри столько цветов?

И тогда я вспомнил урок РЕ: уроки не в одном цвете, они во всех цветах.

<���СССР, 1980-е>

– Профессор?

Через высокую дверь просунулось бойкое, почти детское лицо студентки Лиды Оганесян. Как и многие кавказские девушки, она была прекрасна в свои восемнадцать-девятнадцать.

– Что вам, товарищ Оганесян?

– Можно о вас доложить? – она опустила огромные маслянистые глаза.

– Что? Доложить… кому… за что?

При слове «доложить» всплыли картинки с прокуренной подвальной комнатой, папками с надписями «Дело» и людьми в серо-зеленой форме, с такими же детскими лицами, как у Лиды. Только к этому детству примешивалась беспредельная жестокость, естественная и сильная, которая может быть только в юном возрасте.

– Профессор?

Я оторвался от своих мыслей, увидел бутончик губ, сложенных в обиженную «скобку».

– А?

– Ну, доклад! – она, кажется, притопнула правой ножкой в белой туфельке-лодочке.

– Обо мне? Зачем?

– Как это?! Вы же ученый, известный исследователь СССР. Я могу и… хочу! – Лида снова притопнула. – Доложить о вас! Почему… я должна делать доклад о каких-то там империалистических ученых, если могу сделать доклад о советском ученом, открывшем Самотлор.

– А… – Внутри накренилось, опрокинулось и снова выплыло на поверхность, целое и невредимое. – Доклад! Вы имеете в виду реферат?

Вот насколько можно уйти в свою зацикленность. Но откуда такая паника и злоба? Ничего же подобного не было почти двадцать лет.

Все эти двадцать лет я спокойно почивал на лаврах первооткрывателя «мертвого озера», получал звание за званием, преподавал в Губкинском. Даже лично встречался с Брежневым и Гагариным.

Двадцать лет – то, что хранилось где-то глубоко-глубоко, как будто опять полезло наружу. Острая боль и злоба за все человечество, за то, что мы все идем каким-то не тем путем. Дело даже не в Советском Союзе. Мы в целом все идем не туда.