Алекс Коста - Вавилон и Башня

«А… может, мне просто нравится Лида? И я таким образом пытаюсь отвлечь себя от каких-то других опасных мыслей?»

– Ну да! Реферат, доклад. Так вы согласны? – и Лида уже не стеснительно, а кокетливо потупила взгляд.

– Согласен, – сам того не ожидая, сказал я. – Пойдемте.

Мы вышли через кафедру физкультуры во внутренний двор, где стояла доблесть всего института, двадцать четвертая «Волга», которая только что сошла с конвейера в Нижнем Новгороде. Две машины достались по распределению мне и ректору. Ректор не пользовался «Волгой», предпочитая троллейбус. Поэтому красавица пылилась у него на даче. Один раз он даже пригласил меня прошприцевать подвеску по инструкции. Все-таки автомобиль государственный. А за порчу государственного имущества полагалась физическая смерть, предварительно с долгим «ковырянием» внутри. Как и все неглупые люди, ректор это знал и понимал.

Хотя, может, мы просто с ним застряли глубоко в своих сталинских сороковых и пятидесятых. На дворе шагало другое время. На дворе… играла веселая музыка, парни ходили в майках с изображением колец Олимпиады. Леонид Ильич встречался с американским президентом. Другое время, а мы жили все там же.

– Садитесь, – предложил я Лиде, открыв пассажирскую дверь. – Поговорим в кафе.

– А…

– Я вам все подробно расскажу.

– Хорошо, товарищ Карташов.

Лида кокетливо выглянула в окно, откинула волосы, когда мы вывернули на Ленинский проспект, проезжая мимо парадного входа. Был обеденный перерыв, сейчас здесь стояло много студентов, и все они нас видели.

Я нажал на газ, «Волга» взвыла, подняв капот. Тонкие, чуть полноватые в верхней части, ноги Лиды качнулись в такт дернувшемуся двигателю. «Неужели у меня могут быть какие-то чувства к ней как к женщине?» – с тревогой подумал я и опять украдкой посмотрел на «сахарные» ноги. Кожа настолько тонкая, что, казалось, вся плоть проступает сквозь нее.

– Слушайте, товарищ Оганесян. Я расскажу только то, что было на самом деле. Я не выношу фальши. Если вы что-то там приукрасите в своем докладе, я потом об этом сообщу. Согласны?

– Да, профессор!

– И не надо этого вашего «профессор». Давайте просто, Константин Борисович.

– Константин Борисович? – почему-то вопросительно повторила Лида.

– Да, это мое имя-отчество. Что не так?

– Нет-нет, ничего. Просто, Константин Борисович… как будто… имя от одного человека, а отчество от другого. Странно… – задумчиво добавила она, а я вздрогнул, чуть не наехав на бордюр.

– Приехали.

Я завернул за угол кафе-мороженого, которое находилось в фасаде моего дома. Лида опять как-то слишком кокетливо поправила растрепавшиеся от ветра пшеничные волосы.

Удивительный цвет! Как будто в колосья пшеницы вставлены нотки корицы.

На входе в кафе оказалась длинная очередь из студентов и сотрудников НИИ, которые работали рядом. Почти всегда они стояли здесь чуть ли не с самого утра. Даже зимой, даже в самую промозглую осеннюю погоду.

Я вспомнил холод, который испытывал в Тюмени, вспомнил Усу. Ведь я спал на таком холоде, почти без стен вокруг, только с маленькой печуркой. Уса… я уже забыл, как она выглядела. После того как на озере началась масштабная добыча, все изменилось. Проложили дорогу через болота, построили островки с нефтенапорными вышками. Да что там вышки… провели электричество. Недавно вообще возвели целый город.

После этих воспоминаний от кафе-мороженого как-то отвратило. Мы пошли ко мне. Пока поднимались, я вдруг подумал… а что, если Лиде рассказать все, как было на самом деле? Не эту «газетную» чушь. Рассказать про поезд, про Данилу, про Афоничева, а может, и про Нору с Семеном, и про Захара…

– У вас скромно, – сказала Лида, когда мы вошли.

– Не люблю лишнее. Так вы мороженого хотите?

– А у вас есть?

Я положил в одну «розетку» мороженое. Сам взял пепельницу в виде черного ежа, достал папиросы, закурил.

– Не возражаете?

– Нет, нет, что вы! Вы бы знали, как мой отец постоянно курит.

– Стопку можно выпить перед рассказом? – то ли спросил, то ли подумал я.

– А надо?

Я потушил папиросу и понял, еще не пришло время рассказывать правду. Ни Лиде, ни кому бы то ни было. Рано. Или уже поздно?

Я выдал Лиде давно заготовленную историю про то, как наша экспедиция ехала в поезде, потом поезд сошел с рельс из-за неполадок с ними же. Дальше о том, как я геройски пошел через тайгу, чтобы найти кого-нибудь, спасти всех остальных членов экспедиции, как упал с поезда, как замерз, как меня нашла местная жительница Ульяна (конечно, ее звали Уса, она была из мантов, ее просто не могли звать Ульяной, вот и придумали более «правильное» имя), отволокла на свою зимовку, я там выправился. Поскольку я был сознательный деятель социалистического труда, то лечился не просто так, а заодно старался выполнить свою пролетарскую задачу. В общем, взял пробы из «мертвого озера», исследовал их в полевых условиях, нашел признаки зарождения. Ну а потом уже пошло по накатанной… вернулись к съехавшему с рельс поезду, похоронили погибших, замерзших на сорокаградусном морозе, установили маячок SOS. Потом, понятное дело, приехали спасатели на другом поезде.

Вот и все. А что еще? Ну всенародная премия. Ну квартира на Ленинском, должность профессора в институте. И, в недалеком будущем, неприкосновенная должность академика. Неприкосновенная, потому как никто не мог прикоснуться к академику, как и академик…

– А знаете, что такое «сырец»? – почему-то вдруг спросил я.

– Конечно. Это нефть, которая льется с самого начала, из новой скважины, первая нефть месторождения.

– Ну да… ну да… – не мог не согласиться я, вспоминая, как из Самотлора нефть-сырец била таким напором, что механики, стоявшие у скважины, улетали с оторванными руками, ногами и даже головами… прежним залпам Бэки было куда как далеко до такой силы.

Помню, я тогда подошел к черной лужице, в которую медленно стекала струйка алой яркой крови, и вспомнил, как мама делала шоколадный торт, в него, для пропитки коржей, добавлялся клюквенный ликер.

Вот и тут так, почти такие же цвета. Нефть и алая свежая кровь. Только что добытая нефть из тела земли и только что добытая кровь из тела человека. «Вот она правда. Вот оно: око за око, зуб за зуб», – подумал я тогда.

– Вы словно жалеете обо всем этом, – сказала Лида как-то просто, по-женски, угадав настоящие чувства за пеленой всего моего вранья.

– Да нет, нет… А знаете что? Наверное, на сегодня достаточно.

– Достаточно? – она надула губки.

– Достаточно.

Мой взгляд устремился на картину. Репродукция, то ли Репина, то ли кого-то из художников-передвижников, которую повесила на стену бывшая жена. Мне показалось, изображенные двое, приказчик и служащий, как-то гаденько, по-особому, мне улыбаются и подмигивают своими аляповатыми лицами из мазков масляной краски.