Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Воровать? – то ли вопросительно, то ли отрицательно переспросил Вениамин.

– Да. Воровать, – подтвердил дядя Олег и протянул ему целую «Яву».

Вениамин с охотой закурил. Раньше он докуривал только окурки от сигарет дяди. А тут целая!

– Во-ро-вать, – опять повторил Вениамин, как будто пробуя слово на вкус.

– Помнишь, что я тебе говорил, когда мы с тобой встретились первый раз?

– Не-е-ет, – растерянно протянул Вениамин.

– Так вот, – дядя Олег глубоко затянулся и выпил большую порцию коньяка. Вениамин хотел налить себе еще, но тот остановил его. Мальчишка беспрекословно подчинился. Он понял, сейчас будет что-то важное. – Можешь еще показать цепочку?

– Да, да. Вот она, – Вениамин охотно положил цепочку на стол.

– Вот это, – дядя Олег взял цепочку и подбросил ее на ладони, – дорогой Вениамин, то, о чем я тебе говорил. Все равно что бутылку украсть или мешок с картошкой. Так только глупые воруют.

Вениамин хотел было возразить, но дядя Олег одобрительно махнул.

– Я сейчас не про тебя. Ты молодец, все чисто сделал, точно, хотя и в первый раз. Я имею в виду в целом, если цепочки продолжишь воровать, то рано или поздно попадешься. Надо по-крупному воровать, если уж хочешь воровать. Иначе лучше вообще не воровать.

– Это как так? Ведь триста пятьдесят рублей, дядь Олег! Разве это не по-крупному? Это ж не бутылка водки-то…

– Триста пятьдесят рублей! Это же не триста пятьдесят тысяч рублей.

Вениамин подумал, что тот шутит, однако старший товарищ, кажется, еще ждал от него какой-то реакции.

– Но как же… – только и смог вымолвить он.

Мысль о трехстах пятидесяти тысячах рублей казалась такой же далекой, как, например, Москва, родом из которой была его мать, а может, и того дальше. Но дядя Олег редко говорил просто так. Он часто шутил, однако всегда было заранее понятно, шутит или нет. В этот раз, кажется, говорил серьезно. Или Вениамину спьяну так чудилось?..

– Как? Завтра мы эту цепочку… вернем!

– Как?! – Вениамин обмер от такого.

– А вот так.

Дядя Олег посвятил Вениамина в свой план. Он рассказывал долго, медленно, некоторые моменты объяснял очень подробно и по несколько раз.

Это было удивительно! Еще недавно Вениамина удивляло, что он смог провернуть четыре таких действия, как отвлечь продавщицу, привязать леску, вернуться на следующий день, когда будет другая продавщица, отвлечь и ее, дернуть за привязанную леску, всем телом перегнувшись через витрину.

Но такое!.. Чтобы устроить такое, нужны мозги дяди Олега. Не поверить в новый план Вениамин не мог. Когда дядя Олег рассказывал, он очень точно и подробно все описывал. Словно сам уже это видел, и не один раз. Больше всего Вениамина поразило, как точно он описал поведение одной и второй продавщицы в тот или иной момент, их реакции и то, как ими можно управлять.

Откуда он все это знает, Вениамин мог только догадываться, но не верить не мог.

Больше всего обрадовал финал плана, в котором он, Вениамин, мелковатый, с короткими кривыми ногами, доставшимися ему от проклятого ненавистного отца, и светло-русыми жидкими волосами, глазами немного на выкате… это, кажется, от матери… так вот, он, слабый… тот, кого мог побить практически любой в деревне… в конце плана дяди Олега должен будет совершить нечто невероятное: уехать из деревни, добраться сначала до Брянска, потом, на другом поезде, в Москву. И не только уехать, но и остаться там жить. Навсегда.

В конце Вениамин сидел, открыв рот. Между пальцами потухла, дотлев до самого фильтра, козырная «Ява» [39] «…козырная „Ява“» – сигареты марки «Ява», которые считались дорогими в СССР. . Опьянение улетучилось. Или так только казалось? Во всяком случае, Вениамину этого хотелось. Он боялся, что из-за мутной головы забудет что-то важное из рассказа дяди Олега, и очень ругал себя за то, что напился (чем-то унизительно было похоже на отца и деда), и за то, что хвалился перед дядей Олегом всякими небылицами. Пока тот… пока тот выдумывал такой план! Опять это чем-то напоминало ему отца и деда, таких ненавистных, таких слабых и глупых.

Но, кажется, он точно начал трезветь и еще больше себя ругать. В памяти даже возникли фигуры отца и деда, как они сидят на кухне, плескают мутный самогон мимо стаканов, от этого газеты, подстеленные вместо скатерти, приобретают гадкие сине-серые наплывы. Что-то больно кольнуло внутри. Тогда Вениамин раз и навсегда твердо пообещал себе больше ни за что не напиваться.

– Ну, как, принимается? – Дядя Олег хотел подлить ему коньяка, но на этот раз уже Вениамин его остановил. – Вот это правильно.

– А вы?

– Что я?

– Вы поедете со мной или?..

– Я-то? – Дядя Олег выпил до дна все, что было в кружке. – Я в другое место поеду. С тобой потом встретимся, когда ты устроишься. Это твоя задача. Понял? – почти строго сказал он.

– Понял. Но, но… – хотел дальше по-детски запротестовать Вениамин.

– Ну! – махнул дядя Олег. – Давай так посидим. Договорились, значит, надо немного помолчать.

Когда совсем стемнело, Вениамин вышел в сени. Домой идти не хотелось, но нужно было отдохнуть и выспаться перед важным днем. Может быть, самым важным в его жизни.

– Все запомнил?

– Запомнил, – Вениамин понимал, что во всем этом есть нечто еще более важное, чем его завтрашнее «дело» и последующий побег в Москву.

– Хорошо, – дядя Олег протянул руку. – И помни, что я тебе сегодня сказал.

– Да, дядя Олег, – кивнул мальчишка и со стыдом заметил, что, кажется, слезы подступают к глазам.

В этот момент Вениамин почувствовал, что дядю Олега он больше никогда не увидит.

<���Россия, 1990-е годы>

В подъезде смертью пахло, темень и не видно ни хрена. Подъезд как подъезд, но смерть здесь была.

Я ее заранее чую, еще со времен зачисток. Тогда думал, что все из-за запаха. Запах от трупов поначалу такой, как в сливовом саду, в деревне. Сливовые кусты так пахнут вечером, после того как весь день жарко. Типа, деревья и всякая зелень воняют как-то так, по-особому, когда солнце долго их нагревает.

Ни с кем за эту тему не базарил, но выжить помогло. Даже Сергуше не говорил. Да и хер ли там говорить, что смерть сливами, что ль, пахнет? Такую тему стремную даже в Афгане никто не понял бы. И правильно, что не рассказывал. Потом оказалось, не в запахе дело.

Зачистки повторялись все чаще. Значит, больше смертей. Вот я и начал косуху [40] Косуха (жарг.) – смерть. сразу чуять, долго не соображал. Даже раскаленное солнце Джелалабада не вытянет из туши запах за пять минут. Оказывается, запах был ни при чем.

От смерти какое-то, блин, чутье «выхода», что ли, когда видишь дверь в здании и сразу догоняешь, что там выход на улицу. Хрен знает, почему так понимаешь… Как-то чуйка попутать не дает.