Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Я говорю, чаю хотите?

– Да какой на хрен чай?

Вот даже обидно было, что мы его вроде как от косухи шальной спасли, а он…

– Ну… – развел руками Борисыч. – А я и на вас заварил, – и показывает на большой чайник.

– Это… это… что значит на нас? А? Может, на этих, на чехов?

– Да нет, Богдан Иванович, для вас, мой дорогой, для вас, – и подходит ко мне, берет за плечи. Я все никак сообразить не могу, как накумаренный стою, сука. – А друга как вашего звать-величать? – спрашивает спокойный Борисыч.

– Друга… друга… – обшарил взглядом коридор, где должен быть Ероха. – Ероха его зовут.

Ероха там и был, но сидел в какой-то странной позиции.

– Ероха!.. Ерох!.. – кричу ему, а сам свой голос не слышу. – Нет, вроде крови нет. Значит, жив. Чего это с ним?

– Оглушили вы его, дорогой Богдан Иванович.

– Оглушил?

– Ну да, оглушили.

Я мотнул волыной. Глушак на месте, хотя у самого звон в ушах. «Так чего это я оглушил?» Борисыч как будто понял, чего я хочу сказать.

– На месте ваш глушитель. Просто вы сколько выстрелов подряд сделали? Три? Нет, извините, четыре. Учитывая те, что на лестничной клетке. Вот… а глушитель, да будет вам известно, плохо работает после третьего уже выстрела. Просто пружина в нем нагревается и не гасит звуковые волны… попросту звук. А тут еще бетонные стены. Но не беспокойтесь. Дом старый, потолки высокие. В этом подъезде всего пять квартир в одном пролете. Так что… соседи, даже если они дома, подумали, сковородка упала у старого дурака… то есть у меня. Вот и все…

– Сковородка?

– Ну да. Сковородка. Так что идите пить чай, – и Борисыч слегонца подтолкнул меня к столу. – Очнется ваш товарищ. Немного оглох. Да вы сами все это лучше меня знаете.

(И чего остается-то? Сел, хлебаю чай. Вкуса никакого. Или кажется? Не знаю.)

– Водочки? – проинтуитил Борисыч.

– Да ну… какая там водочка! И так косепор опять. Трое мертвых чехов лежат. Надо хоть тех, что на лестнице, втащить по-быстрому. То ли подмогу вызывать, то ли самим прибирать. А как самим прибирать, когда Ероха сидит как обмороженный. Тут его самого прибрать надо, пока под себя ссаться не начал. А вы почему не оглохли, Константин Борисыч?

– О-хо-хо-хо… А вы когда-нибудь были на нефтяной вышке, молодой человек? Сутки, неделю, месяц… по сравнению с вашими пукалками – это Ниагарский водопад, – и Борисыч такой взял меня за рукав. – Впрочем, не хотел вас обидеть, ваш «глок» – очень хороший аппарат.

– Константин Борисыч, серьезно вас спрашиваю, вы на нас работать будете? Потому что если нет, то эти чехи от вас не отстанут.

– Чехи?!

– Да, да, чехи. Чечены, одним словом.

– О-хо-хо-хо… Почему? За что вы чеченцами их почитаете? Вон там, на кухне, – показал он, – Рустэм, он из Казани… э-кхе… был из Казани. А ребята на лестнице, Султан и Хасбулат, из Киргизии и Кабардино-Балкарии.

– Э-кхе… – почему-то повторил я за ним. Все, что ли, «халаты» и «пиджаки» как-то экхекают? Как будто по-нормальному базарить не могут.

– Вы мне лучше вот что скажите, дорогой Богдан Иванович. Что вы во время убийства чувствуете?

– Во время убийства?

– Ну да, когда убиваете.

– Когда убиваю, плохо себя чувствую, – признался я.

– Вот!

– Что это «вот»?

– А то, что не созданы вы для убийства. Вот что! Как и все мы.

– Слушайте, Константин Борисыч, – не выдержал я. – Если вы думаете, что кто-то создан для убийства, то чушь все это. Я за свою жизнь многих порешил. И пачками было снимал. И бомбил. И так… по одному резал в осаде.

– Я и не думаю. Просто спор у меня с моим коллегой вышел. На тему, предназначен кто-то, чтобы убивать, или нет.

– И что?

– А я ему и говорю, что не предназначен. А он мне говорит: нет, все от детства зависит. Есть такие, кто предназначен. Не буду вас долгой этой ерундой утомлять. Вы пейте чай, пейте.

Но я уже не мог стерпеть. Чего-то накипело от всего этого косепора вокруг. И от того, что Борисыч такой спокойный, сука! Ну и ударил по столу этой дурацкой чашкой. Да так, что раскололась она пополам. Весь горяченный чай вылился мне на руки. Бляха! Пришлось сдержаться, не выть. Больно ж, сука!

– Не увлекайтесь. У вас шок, вот и все.

– А у вас шока нет? У вас тут троих пригномили на хате. А вы, значит, спокойняк, чаи гоняете, да?!

– И у меня шок. Знаете, почему мне легче?

– Ну и почему? – разозлился я.

– Потому что я понимаю, что у меня шок. А вы отказываетесь в него верить. Что скажешь… я же не могу вам посоветовать «убивайте чаще, и все пройдет».

– Куда уж чаще…

Пока я вызванивал Макинтоша, Борисыч полез в шкаф и достал три рюмки. Они были в виде каких-то сапог или еще чего-то. Такое ощущение, что у нас Новый год тут зачинался.

– Три-то зачем?

– А ваш… – кивнул он в сторону входной двери. – Сейчас очнется.

Ероха и правда заворочался в коридоре. Ну, молоток, блин, очнулся наконец. Тоже нашел время, когда в бессознанку играть!

– Богдан, Богда-а-а-н, – мычит, – Бог-д-д-ан.

– Ну, вот видите! – заявил довольный Борисыч и разлил в три «сапога» водку.

Ехали средь бела дня. Палево конкретное. Лучи ярили даже через глухую тонировку суба [46] Суб – сокр. от англ. названия модели автомобиля Chevrolet Suburban, большого внедорожника, часто используемого криминальными структурами в 1990-х. . Других машин на Ленинском почти не было. А те, что были, притормаживали или с запасом обгоняли. Остановились только один раз, на большом перекрестке с Бакинскими. По островку слонялся гаишник. Харя ментовская! Вначале он метнул взгляд в сторону суба, но потом, сука, срисовал номера и такой хмурый отвернулся.

– Не остановит, – сказал Борисыч, будто мои мысли прознал.

– Угу, – устало кивнул я. – Куда ему…

Над головой гайца был здоровенный щит на высоком столбе. Типа, реклама и все такое. Эти говняные щиты недавно появились в Москве. Уродство, блин.

На щите дом блатной, круглый, с балконами козырными и большими окнами. Высота дома неслабая. Не какая-нибудь убогая двенадцатиэтажка.

– Вы тоже так считаете? – и Борисыч показал рукой на щит.

– Что считаю? Что дома надо выше строить?

– Нет, – Борисыч указал на верхнюю часть щита.

Нагнувшись, я увидел, что там накалякано: «Живи сейчас, плати потом».

– Вы тоже так считаете, Богдан Иванович?

– А как мне еще считать? Пусть хоть когда платят. Мне все равно.

– А я не думаю, что это правильно.

– Чё именно?

– Что платить нужно потом.

– Ааа… вы все про это.

– Ну вот вы скажите мне, Богдан, – не унимался Борисыч. – Вы человек с богатым прошлым и… э-кхе… настоящим. Как вы думаете, стремление действительно превыше всего? А? Вы ведь устраняете тех, кого не надо. Извините… э-кхе… Я хотел сказать, что вы ближе всего к настоящей жизни. Такой, которая говорит, мол, «надо – бери», а если не дают – отнимай. Вот правильно это?