Алекс Коста - Вавилон и Башня

Еще раз посмотрел на календарь и вспомнил, где была такая же канитель. Как серпом по яйцам! Да ведь такую фотку я видел на хате Борисыча, только та гораздо лучше сохранилась. Так это что же, сука? Это хаза Борисыча, что ли, раз календарь его тут?

«Всегда ли одно событие предшествует другому?» – завыл серый где-то, как будто у меня в башке. Может, что-то пытается дельное втолковать?

В башке столько всего. Сергуша, который снился у костра, волчара на опушке. Да… сейчас бы я военкома не прошел, с такими заморочками.

Как все это объяснять хомяку? Ему ж не скажешь, что нас с Ерохой и Скоробеем непонятно кто ухлопал. Борисыч вообще пропал, а я такой, в баранках, на его хазе дачной загорал, про каузальность с волчарой базарил. А вообще-то, все ништяк. Потому как овцы мы. И еще волки. Бегаем в пыли у какой-то башни, пока не сожрем друг друга. Так и сожрать в конце путево не получается никак. Кто был овцой – волком оборачивается, кто волком – овцой, а кто и вообще наполовину волк, наполовину овца.

Не поймет такое объяснялово хомяк. Ему нефть вроде как нужна, а не базар про «в мире животных».

Борисыч, конечно, еще тот строитель, сделал пол в гараже из какого-то металла, наверное, на своей нефтяной вышке стибрил, как все в «совке».

Я уж хотел уйти, дорогу с колеями представил… как меня конкретно накрыло! И вдруг… «Копейка»! Она такими же плитами заряжена!

Я потер одну плиту и рванул к «копейке», чтобы проверить. Кое-как залез рукой под днище, потер куски металла. Так и есть, под грязью тот же серо-зеленый цвет. Значит, и «копейку», получается, Борисыч зарядил. Значит, и подставу всю Борисыч нахимичил. Но зачем? Он же хмырь институтский. Зачем и, главное, почему?

Допустим, хотел, чтоб хомяк наш его не напрягал, тогда зачем так сложно. Зачем весь этот огород?

Короче, история все равно какая-то стремная.

Я вернулся в гараж. В полу, в одной из плит, кольцо торчало, такие на дверях в деревенских хазах делают. Там, наверное, Борисыч, сука, хранит запчасти для своего жигулевского говна.

Машинально потянул за кольцо. Плита тяжелая, конечно, заряженная «копейка» весила, по ходу, немерено. Поэтому суб свалило, а у нее только вмятина на крыле. Вот Борисыч, Борисыч…

Дверца в полу открылась легко, к ней были приделаны такие петли, типа как на самолете, чтобы открываться и закрываться плавно.

Только я ее открыл, в морду полыхнул яркий свет, не то что эта «лампочка Ильича».

– Богдан Иванович, – пробазарил откуда-то Борисыч.

Вот сука. Ему хоть бы что!

– Мы вас здесь уже заждались, – сказал Борисыч, мурло институтское. – Спускайтесь, дорогой, спускайтесь!

– А вы что думали, дорогой мой Богдан? Или вы считаете, что я… – и Борисыч ткнул каким-то кривым пером хомяку в плечо, – променяю его «плати потом» на свое «здесь и сейчас». Нет, нет, дорогой…

Я как спустился в стремный подвал, так и завис, как на приколе. Чего не ожидал, того не ожидал. Увидел тут хомяка нашего, вспоротого лягушонка. Охренел! Во дела!

Борисыч привесил его к какому-то турнику, как поросенка. Тот, сука, слюни на пол пускал. Уже целая лужа под ним. Это он от боли или сдрейфил, хер знает. От боли, видать. Борисыч конкретно его потрепал, плечо распорото до мяса, вместо глаз красные пятаки… даже в Афгане такое не каждый день видал.

– Кон… Кон… Константин Борисыч, что вы с ним сделали?! И на хрена?!

– Зачем? – Борисыч опять заговорил своим мурлыкающим тоном, что было, по ходу, еще стремней, чем когда он злился. – Зачем? А вы знаете, достопочтимый Богдан Иванович, что этот «живи сейчас, плати потом» хотел моего сына убить? Знаете? Все ради своего «плати пот-т-том». Нефть ему понадобилась, видите ли!

– Сына? Да это запарка, Константин Борисыч. Не было такого расклада.

– Не было?! А ребятки-пострелятки, которые у меня дежурили? Думаете, откуда там появились? Думаете, как это вы говорите… в общем, э-кхе… конкурирующая организация? Нет, дорогой Богдан Иванович. Не-е-ет… это он такую комбинацию придумал. Что те, чеченцы вымышленные, вроде как плохие будут, а он, такой хороший, меня от них спасет. Думал, благотворительностью растрогать старика. Нет, нет, я и сам известный благотворитель, э-кхе… – Борисыч глубоко ковырнул пером в плече у хомяка.

Я даже глаза закрыл, зрелище не из приятных. Хотя мне-то чего эту харю лощеную жалеть? Косячный он, и Борисыч, по ходу, правильную тему держит. Все сходилось. Представление с чеченами наш хомяк устроил. Или кто они там? Тогда расклад, что под замес мог не только Ероха и Скоробей попасть, а и я тоже. Вот сука! Сколько раз за него масть держал [78] Масть держать (крим. жарг.) – защищать, охранять свою воровскую «ячейку» или масть. . А он? Понятное дело, себе только.

– И чего, Константин Борисыч?

– В смысле, что дальше будет, Богдан?

– Ну… его, по ходу, все равно порешите. Сами-то, что будете потом делать? Или вы думаете, братва вам это запросто на тормозах спустит?

– Братва? – Борисыч будто и правда не догнал, что это такое.

– Константин Борисыч, вы реально не догоняете?

– Знаю, дорогой Богдан, знаю. Все в порядке будет с вашей братвой… в порядке. Но… – он отложил кривое перо и сел на табуретку рядом.

Блин, в натуре, мясник на бойне. А хомяк – поросенок.

Справа, на верстаке, стоял хрустальный пузырь и пара небольших рюмок.

«Видать, коньяк, – догадался я. – Вот они, советские интеллигенты». Хотя был Борисыч интеллигентом или нет, я уже не догонял. Ну, мог интеллигент зарядить «копейку», снять Скоробея, как-то притащить сюда хомяка, у которого пятерка бойцов круглые сутки, да еще надеть его на какую-то хрень, тушу с мясом вывернуть? И все это часов за десять – двенадцать, пока я загорал там, к батарее прикованный.

Еще помню, как в последний момент, в субе, мне, кажется, кто-то баян [79] Баян (крим. жарг.) – шприц. в руку вставил. Кто-кто? Борисыч, кто ж еще. Наверняка накачал чем. Вот всякие волки с каузальностью и видятся, сука…

А пока начальник охраны на чердаке валялся, да еще наширявшись, Борисыч, умная харя, все дело и обстряпал.

– Знаю… знаю… – Борисыч налил две рюмки.

Одну опрокинул сам, вторую поставил рядом со мной, осторожно протянув руку. «Не доверяет, сука, – понял я. – И правильно делает».

– Итак, – начал Борисыч. – По порядку. Первое! – он взмахнул рукой, достал куреху из пачки. Марка какая-то неизвестная, пачка открывалась наподобие портсигара. Прикурил. – Желаете? – протянул мне.

Все заполнил какой-то пряный духан, не сильно на табак-то и похожий. «Может, опять дурь? А ну еще накумарит меня здесь и, как хомяка, подвесит».

– Не, не… не по масти Борисыч, – одного раза хватило на баян твой подсесть.

– «Герцеговина Флор», – кивнул Борисыч. – Любимые сигареты Иосифа Виссарионовича. Остались у меня только для особых случаев. А сейчас как раз такой. Ну, как хотите, – он убрал пачку. – Итак. Вот этот… – Борисыч слегонца постучал пером по башне хомяку, – …уже не жилец, как вы понимаете. Вы служили в Афгане, я служил в Маньчжурии. И, скажу я вам, в пыточных делах маньчжурские воины превзошли даже испанскую инквизицию. Вот видите, – он показал на турник. – Это то, что по-русски называется дыбой. Только в маньчжурском исполнении она вырывает плечевые суставы сразу, а не постепенно, и, чтобы вернуть человека к жизни, надо в короткие сроки отрезать ему руки. Только так можно остановить кровь и гангрену. Как вы понимаете, ваш «патрон» висит здесь довольно давно. Даже если бы и нет, то, как показывает практика, все выбирают смерть, а не отрезание рук. Вот…