Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Вот это дело!

Была не была. Я дернул за чехол, но тот не поддался, словно застыл за много лет. Я пнул его ногой. Но нет! Жесткий как железо. Я разозлился, Джин, похоже, тоже, потому как дальше я пинал его и здоровой, и больной ногой, все больше и больше. И Джин, как ни странно, мне в этом помогала, чего от нее обычно не дождешься.

Наконец часть чехла оторвалась. Я потянул за клочок и быстро разорвал от одной стороны до другой.

– Ага! Ну, что? – спросил я Джин.

– А что?

– Ну здорово же, да?

– Ага.

– Ну тебя…

Я продолжил рвать чехол в каком-то бешенстве. Пока совсем не обессилел и не сел на пол.

Сразу стало тихо.

Пока вдалеке не послышалось что-то. Какое-то движение. Потом кто-то сказал:

– Привет… кхе…кхе…

<���Без географического наименования, 2100-е годы. Новая цивилизация>

Уроки, которые приходят одновременно, – не уроки. Как смешанные цвета – не цвет.

У Большой Свечки не было ответов. Только разные цвета, не похожие ни на один.

Может, ответы есть у Яркого Пао?

Вот я вижу Яркое Пао, прикасаюсь и получаю ответы сразу на все уроки.

Что если забраться на Большую Свечку, на самый верх, и дотянуться до высоколетающего Пао, а потом до Яркого Пао!

Или забраться на Башню? Остается только встать на стену, ухватиться за Подъемный Блок, отодвинуть крупнолетающее Пао. И вот оно! Яркое Пао!

Я дошел до Башни. Молодой мудрый УТ стоял, окутанный мелколетающим Пао. Наверху сильно раскачивался большой пласт, цвет УТ волновался.

Какой-то странный урок возник у меня. УТ не сможет дотянуться до Яркого Пао. Ему придется стоять здесь, управляя Подъемным Блоком, поднимая всех на Башню. Возможно, только в самом конце, когда все уже поднимутся.

Пао – больше, Башня – выше: если Башня станет очень высокой, все увидят Яркое Пао.

Даже АТ, ОД, УР, УС, ЕР увидят Яркое Пао. Хотя они так заняты, что могут не заметить, даже если уткнутся в него своими бамбижо.

Поднявшись на площадку, я встал на основание Подъемного Блока, чтобы дотянуться до Яркого Пао.

Тут я почувствовал светло-красный цвет. Это была ЛА!

Светло-красная ЛА. Что она здесь делает, во время темнолетающего Пао?

ЛА дала мне сложный урок: знай только то, что хочешь. Такой уж была ЛА. Если у нее был какой-то урок, она сразу его давала.

– Хочешь дотянуться до Яркого Пао?

– Тот, кто не хочет дотянуться, не дотянется, – ответила ЛА.

– Если я дотянусь, ты тоже.

– Дотянемся вместе, когда дотянемся.

Я посмотрел на свой цвет и понял, что он стал светло-красным. А цвет ЛА – оранжевым. Это был удивительный урок, в котором мы приняли цвета друг друга.

Я посмотрел наверх. Там много высоколетающего Пао. Совсем близко и далеко. Настолько близко и далеко, что я уже не хотел забираться на Подъемный Блок, чтобы дотянуться до Яркого Пао.

То, что близко, может быть далеко – принял я мудрый урок от самого себя.

Мы с ЛА сели рядом, нас окутывало мелколетающее Пао. Где-то в его порывах мелькали бамбижо АТ, ОД, УР, УС, ЕР.

Вместо Яркого Пао теперь у меня есть ЛА.

<���СССР, Тюмень, 1950-е>

Поезд шел медленно. Даже не шел, а полз. Мы пробирались в самый центр Тюменских болот. Это был запасной, тупиковый путь, составы здесь почти не ходили, некуда и незачем. Но, по первоначальным пробам геологоразведки, нам нужно именно сюда.

Снега становилось меньше, холода больше, из-за сырости или мороз здесь какой-то особый. Ходовая состава обмерзала, рабочие постоянно обстукивали колеса с направляющими. Если льда слишком много, поезд может подпрыгнуть на ледяной корке и сойти с рельс.

Да… генераторы и печки перестанут работать. И очень скоро тридцать и без того злых, замерзших и вечно голодных мужиков, уже многие годы не видевших дома, не видевших ничего, кроме войны и тяжелой работы, которая бывала хуже войны… в общем, все они останутся без тепла на сорокаградусном морозе.

Мысли об этом вызывали непонятную тоску по предопределенности, грубости и бессмысленности всей жизни. Где лучшим из исходов было бы, что половина из «тридцати спартанцев» сожрут другую половину, а кости и кожу обольют остатками горючего и устроят большой «человеческий» костер. Вот и все.

– Вот и все, Сатита, – сказал я, потирая круглую глиняную фигурку, наспех склеенную когда-то каучуковой смолой. – Все, что у нас есть, это жрать друг друга и потом сжигать останки.

– Лучше медленнее, но вернее, – ответил глиняный Сатита голосом деда Матвея.

– Да уж…

– Знающий путь не думает о времени, – добавила фигурка уже голосом Сато.

– Да, Сато. Путь. Где ты сейчас? Где твой путь?

Я прислонился к окну, отдернул пахнущую козлом шкуру и получил острый поток холодного воздуха. Так и до менингита недалеко. Задернул обратно. Запах козла теперь показался не таким уж и противным, а даже близким, родным.

– Эхх… смерть… – напротив возник дед Матвей. – Она не пахнет. Нет, – и, покачиваясь в такт какой-то неведомой мелодии, глубоко затянулся.

– Вот и пахнет, дед Матвей…

– Эээ… – дед Матвей аккуратно снял краешек пепла. – Ты пока откуда знаешь, Кинстинтин?

– Так говорит, будто по полю боя не ходил… не наматывал повязку от этого приторного, едкого запаха, что-то между свежим коровьим навозом и заварным кремом.

– Эт-то ты, знамо дело, прав, Кинстинтин, товарищ лейтенант. Или как теперь-сейчас? Товарищ подполковник? Или товарищ начэкспедиции? Э-хе-хе-хе-хе… – будто со свистом внутри глухо, прерывисто рассмеялся дед Матвей. – А я меж тем подумал, если б ты не пришил тогда Бориса, в своем этом, не пойму я до сих пор, как это у тебя получается, в твоем этом… припадке, так и не сидели б мы в этом поезде. А смертушка… она пахнет для тех, кто ее еще не узнал. Поэтому и пахнет. А для тех, кто узнал, она без звука, без запаха. Это-то ты мне поверь, сынок.

Кажется, он впервые назвал меня «сынок».

Я тряхнул головой и опять отдернул шкуру. Даже больно! Такое ощущение, словно в голову вставляют шприц с длинной иглой и через нее закачивают что-то резкое, смертельное.

– Кто хочет смерти – узнает ее. Кто боится смерти – уже умер.

Теперь напротив сидел Сато, крутя в руках блестящие стальные шарики. И откуда только он их взял?!

Сато внимательно посмотрел на меня. Улыбнулся и громко рассмеялся целым оркестром, потом нахмурил брови, подался вперед, строго спросил:

– Что ты ищешь? – медленно потянулся за спину, достал и показал длинную бамбуковую жердь. Бамбук был зеленым и тонким, как будто его только что срезали. – Что ты ищешь?

Сато размахнулся и хлестко, больно стеганул меня по спине, там, где печень. След от удара жег правую половину тела.