Алекс Коста - Вавилон и Башня

Вениамин спокойно сложил чертежи с пустыми клетками, в которых должна была появиться подпись инспектора по газу, и показал Таймуразу, что на сегодня достаточно.

– Что нужно поменять, Геннадий? – спросил Вениамин.

Геннадий смерил Вениамина ненавидящим взглядом. Хорошо, что тот в свои тридцать был уже сильно лысеющим, довольно грузным человеком, с полуприкрытыми, глубоко посаженными глазами. Запросто можно дать и сорок, и даже больше. Зато самого Вениамина сей факт нисколько не расстраивал, а как раз наоборот.

– Многое, – и Геннадий отважно отставил правую ногу в стариковском сношенном сандалии, надетом на серый застиранный носок с мелкими дырками на пятке.

У Вениамина внутри прошла волна омерзения, но он сдержался, тоже медленно смерил Геннадия взглядом и подумал, что тот тщеславен. Как и все, кто не любит деньги.

– Что многое?

– Слушайте, у вас тут все не по нормам. Кто вам вообще это чертил? Хренотень какая-то, – Геннадий резко махнул рукой. – И уйдите, пожалуйста, из моего дома. Я вам ничего не подпишу, тут все переделывать надо.

Вениамин понял, что изначальный план не сработает. Он думал предложить Геннадию стать инспектором по надзору их проекта, в свободное от работы время, конечно. Но теперь, глядя на выпяченную рахитичную грудь, гордо отставленную ногу, Вениамин понял, что тот не согласится. «Такой, наверное, не согласится, даже если всю его семью на паяльнике медленно поджарить. Плакать будет, орать, но не согласится ни в какую», – верно решил Вениамин.

Он ушел. В голове созрел другой план. Умный, требующий нескольких ходов. Эти ходы Вениамин какое-то время готовил, а сегодня пришло время развернуть всю комбинацию.

Началось все в кабинете главного архитектора, в который Вениамин сейчас вошел.

– Ну-с, ждали вас, – заскулил жидоковатый Игорь Моисеевич.

У Вениамина промелькнула картинка, как этот Игорь набросился на двух длинноногих девок несколько дней назад, в бане. Девки были чуть ли не вдвое выше и не особо-то обращали внимание на его укусы и шлепки.

– Хорошо, что ждали, – Вениамин по-хозяйски уселся в большое кожаное кресло. – Когда Олешников придет?

– Через полчаса, Вениамин Аркадьевич, – закудахтал Моисеевич. – Да вы не извольте беспокоиться, я его, если что, сгною, в какой-нибудь «Чебоксароблгаз» отправлю.

– Вот этого как раз не надо, – спокойно сказал Вениамин. – Вот что, – он достал из внутреннего кармана пять авиабилетов на рейс «Москва – Адлер». – У вас на юге есть какой-то объект?

– Не понимаю. Не понимаю, – закудахтал Игорь Моисеевич.

«И как такого тупого жидка назначили главным архитектором?» – подумал Вениамин.

Обычно диагноз «тупой» означал для него, что с человеком можно делать все что угодно. «Боится только глупый», – хорошо помнил он слова дяди Олега, которые со временем перестроились у него в другое убеждение: глупый человек – тот, кто боится. А раз боится, то можно делать с ним все, что ему, Вениамину в данном случае, нужно.

– Ну-с, Геннадий Иванович, – Игорь Моисеевич сел за стол, когда вошел Олешников, благодаря чему его кривая тщедушная фигурка приобрела хоть какую-то строгость. Вениамин сидел в дальней части большого кабинета так, что его не было видно. – Вот и награда, нашла своего героя!

Геннадий Олешников стоял молча. За многие годы он привык к разного рода выходкам начальства. Сначала была «гонка» восьмидесятых, когда строился объект за объектом, и они вместе с группой молодых специалистов – проектировщиков работали ночами, жарко спорили над проектами, смеялись, шутили. Потом он с трудом привык работать в «вольные» восьмидесятые, когда кто-то из его коллег уже выполнял заказы по строительству первых коммерческих домов. И уж совсем «сжав кулаки», он встретил конец восьмидесятых и начало девяностых. Некоторые из его сотрудников, теперь бывших, пошли работать на рынки, некоторые в охранники. Валера, бывший друг и начальник проектного бюро, гонял подержанные иномарки из Польши, даже его звал, говорил, мол, «так да этак, деньги неплохие, что ты у себя в институте свои семьдесят баксов, дай бог, получаешь…». На это Геннадий, чуть ли не со слезами обиды, отвечал, что получает три тысячи рублей, никакие не семьдесят баксов.

Однако последнее время «выходки» начальства становились настолько неожиданными и переменчивыми, что Геннадий еле-еле сдерживался. Всеобщий бардак очень угнетал. Должность начальника проектного отдела сократили, его начальником стал Игорь Моисеевич, главный архитектор. Именно под его руководством институт, в котором осталось чуть ли не треть прежнего штата, выполнял частные заказы на проектирование коттеджей, складских помещений и еще бог знает какого назначения построек. Поэтому Геннадий был готов ко всему, но только не к такому…

– Институт вам выделил путевки, – сказал Игорь Моисеевич. – В Адлер. На море.

– Но… – от удивления у Геннадия сорвался голос.

– А что? – Игорь Моисеевич протянул ему конверт, из которого невзначай торчали уголки авиабилетов. – Тридцать лет работы, у вас стаж приличный!

– Так никому же не выделяют… – почувствовал неладное Геннадий.

– Что значит никому? Всем выделяют, просто в свое время.

Геннадий взял конверт, открыл его, украдкой посмотрел – пять билетов «Москва – Адлер», туда и обратно. Он уже почти десять лет семью никуда не вывозил. Как родился младший сын, началась перестройка, путевки никому не выделяли. Пропало само это понятие «выделять». В силу входило понятие «покупать». А как покупать?! Они и так еле-еле сводили концы с концами.

– Распишитесь в получении, – Игорь Моисеевич протянул Геннадию какой-то листок, на котором сверху была изображена балюстрада института.

В это время Вениамин ощутил, как щепотки «золотого песка» ссыпаются у него от гортани, куда-то вниз, к желудку, образуя приятный, теплый, звенящий «след добычи». Да, это была неравная победа. Кто такой этот дурачок Олешников? И кто он, Вениамин! Но тем лучше. Таких, как Олешников, надо использовать максимально жестко. Иначе как тогда таким, как Вениамин, дела делать? Всегда какая-то погань попадается, однако… убирать ее иногда так приятно. Наблюдая со стороны, из «укрытия», как погань корчится, возится в своих же «кишках».

Он сидел поглубже в кресле, чтоб его не было видно. Но за секунду до того, как Геннадий Олешников готовился подписать «формуляр», поднялся.

«Золотой песок» внутри уже ссыпался в самый низ живота, настало время ощутить пик теплого и нежного «следа добычи». Если бы Вениамин был рыбаком, наверное, сравнил бы это с тем моментом, когда пойманная рыба начинает показываться из глади воды, заглатывая свои первые и последние порции воздуха.