Алекс Коста - Вавилон и Башня

То письмо явно писала малограмотная женщина. Вениамина тогда возмутила эта фраза «недолго мучилась матка-то твоя». Как будто она знала, сколько его мать мучилась на самом деле!

Тогда он порвал письмо, оставив навсегда попытку узнать, где похоронена мать. Но эта несправедливая фраза «недолго мучилась матка-то» где-то засела, где-то у Вениамина внутри. Иногда ночью, просыпаясь, или в те немногие моменты, когда что-то напоминало ему о прошлой жизни, Вениамин вспоминал ее.

Контр, который, как и все кавказцы, был нетерпелив, сам спрыгнул с багажника, оставив два следа на пыльной крышке, и подошел к Вениамину.

– Ну, чё, собака? – прошипел он ему в лицо.

Вениамин и на это ничего не сказал. Только заглянул в серо-стальные глаза Контра и понял очень важную для себя вещь: не со всеми нужно договариваться. Кого-то нужно убирать. «Как и не все ветки яблони нужно сохранять. Некоторые нужно спиливать, чтобы остальные плодоносили», – вспомнил он слова дяди Олега, когда тот объяснял Вениамину про смерть.

Вениамин повернулся к двери своей машины, открыл ее, сел на заднее сиденье, Коля сел на место водителя.

– Ты чё, гнида? Ты чё? – ревел Контр. – Ты чё, меня на фуфеле катать [84] «… на фуфеле катать» (жарг.) – обманывать. вздумал? Меня! Меня! Да я тебя, сучонка мелкого, на… вертел… я твой липовый паспорт в раз пробил. И понял, что ты…

Последние слова Вениамин не расслышал, Коля нажал на газ и мощный внедорожник бросил из-под задних колес ворох сухих листьев.

– На стройку, – спокойно сказал он Коле.

– А с этим… – не понял Коля.

– Не наша забота.

Коля никогда не обсуждал слова Вениамина. Он был бывшим военным, а Вениамин для него таким же старшим по званию, как когда-то ротный капитан. Коля и в армии ни разу даже не задумывался обсуждать приказы. Зачем? Ему так было проще. Ему хватало того, что «приказ есть», все остальное лишнее.

Вениамин сказал остановиться у телефона-автомата, который всегда был на углу Большой Черкизовской и Краснобогатырской. Вышел из машины. Посмотрел по сторонам. Похоже, Контр не поехал за ними. Наверное, сейчас срывает злобу на ком-то в парке. Ему же хуже.

Вениамин снял сильно истрепанную временем трубку, телефон так никто и не менял. Каким он был с того момента, когда Вениамин почти десять лет назад звонил отсюда, сообщая об опасности своим парням, дежурившим на Богородском рынке, таким и остался.

Трубка сначала не подавала признаков жизни, но после первой монеты откликнулась слабым гудком. Вениамин набрал номер наизусть и назвал какие-то цифры, судя по всему, номер машины и адрес, а потом добавил: «Сегодня».

<���Россия, 1990-е>

Ехали «огородами», не по Киевке. Осторожничал Борисыч, вот чего. Можно было у него руль выбить и по портрету прессануть, но как-то не хотелось. Устал я от всех этих заморочек. Да и непонятно, кто он, Борисыч, кореш мне или враг теперь. Я сам не догонял.

Да и волчара добил своими базарами. Он может сидеть на лужайке и траву щипать, а нам все нужно чего-то. Что ж это за косячный мир такой, если вот такой вот Борисыч, кандидат наук, хрен институтский, должен прессовать таких, как хомяк, коммерсов и бандитов…

А все на хрена? Если верить теме Борисыча, хомяку что-то было нужно до усрачки, и он его сначала прессовал, потом до сына добрался. Семью трогать, это как-то не по понятиям. Хотя чего за понятия такие? Кто их когда соблюдал? Животные мы все, почище волчары того серого. Свиньи, падальщики.

Может, и правы были те, кто в армии после Афгана остался. Там все понятнее. От этого дерьма не меньше. Но дерьмо какое-то конкретное. Враги – враги, братаны – братаны. Вот и все. А тут? Ну кто догонит, что такой вот Борисыч, который ходит в своем шерстяном костюмчике в полоску, конкретный такой замес устроит?

Перед кольцевой Борисыч сбросил, не хотел превышать мимо гайцов. Мы проехали рядом с двумя шакалами с задубевшими харями, то ли от улицы, то ли от наглости. Те нас даже не срисовали. «Копейка», в которой пожилой мужик в очках и еще какой-то пассажир с помятой рожей. Кому она нужна!

Прав, что ли, Сергуша? Что все мы, как волки и овцы, травим друг друга по кругу. Вот мы бегали за Борисычем. А теперь? Теперь, получается, Борисыч бегает за нами. И волчара, получается, что-то в тему базарил. Не всегда одно предшествует другому, наоборот тоже бывает.

На хрена я это запомнил? Хер его знает. Иногда всякую ересь запоминаешь, а для толкового соображалки не хватает. Но мысля-то правильная. То ты волк, и за овцами бегаешь, то ты овца, и бегаешь от волков. Потом раз – и опять в волка обернешься. Оно толком не разберешь, чего лучше-то. Овцой или волком быть. Вот Сергуша говорил, что ничего не катит. А как тогда по-другому? Если даже такой мозговитый дядя, как Борисыч, и то в «волки-овцы» бегает!

А что мне теперь делать?! Вырубить Борисыча? И к кому идти? Хомяк сдох, по ходу. А кто над ним, не знаю и никак не узнаю. А если и узнаю, так только хуже. Кому я теперь нужен? Верный пес, который проебал профессора, пацанов своих угробил, хомяка подыхать оставил.

– Константин Борисыч?

– Да? – Борисыч крутил баранку, направляясь, похоже, в центр.

– Два вопроса. Один конкретный, второй так.

– Охотно, – усмехнулся Борисыч. – Сначала какой?

– Конкретный. Куда мы едем?

– А! Не торопитесь. Расскажу на месте. Сейчас просто трудно будет объяснить. Давайте второй.

– Второй?

– Да, у вас же два вопроса было.

– А, ну да, второй. Не знаю. Ладно, наверное, – перехотел я спрашивать.

– Давайте-давайте. Я уже старый человек. Знаний накопилось много, остается только делиться. Как говорят, если учитель готов, ученик найдется. Или наоборот… не важно. Так что спрашивайте-спрашивайте.

«Ну-ну…» – подумал я, как-то не улыбалось стать учеником Борисыча. Школоты мне в жизни хватило. Но я все-таки спросил:

– Вы, Константин Борисыч, как думаете, что люди, как волки и овцы, бегают друг за другом и жрут? Кто-то убегает, другие догоняют. Я имею в виду хищников… и… е-мое, как это…

– Я понял. Думаю, нет. Знаете почему?

– Не знаю, – сказал я, хотя как-то сразу отпустило. Раз Борисыч так уверенно говорит, что нет, по ходу, так и есть.

– Я думаю, – продолжил Борисыч, – потому что мы все когда-то были детьми. Все! И без исключения. Не подростками, а совсем маленькими детьми. Понимаете?

Борисыч посмотрел на меня и, кажется, понял, что я ни хрена не понял. При чем тут дети, в натуре?

– Все дело в том, – продолжил он, – что когда мы еще дети, то обмениваемся совсем не словами, а… как бы это сказать… пониманиями, что ли… или смыслами. Обмениваемся своими состояниями. Когда чуть-чуть вырастаем, уже хуже понимаем друг друга. Потом все хуже и хуже. А взрослые вообще не могут понимать ни себя, ни других, когда обмениваются только словами. Тогда и начинается то, что вы называете… э-кхе, игра в «волки-овцы». Ведь если понаблюдать за маленьким ребенком, сразу видно, что он все понимает, только сказать ничего не может. Вот! А мы маленьких детей совсем не понимаем, нам нужны слова. Даже родители не понимают собственных детей. Всё хотят обменяться с ними словами. Требуют, мол, «ты это хочешь, так скажи». Или «назови, как это называется». Вы не замечали? Или то, что я про волков вам говорил, помните? Ведь волки тоже не используют слов. Как и любые другие животные.