Алекс Коста - Вавилон и Башня

Поэтому у настоящих волков, а не людей, которых вы волками называете, такая гармоничная жизнь. Они не дискутируют, охотиться сегодня или нет, переселяться сегодня или нет. Ну, вам, наверное, это вспомнится, когда вы были совсем маленьким и пытались общаться с родителями без слов. То есть языка… э-кхе…

– Нет, не замечал. У меня родаков толком не было.

– Да? Простите, Богдан, я не знал.

– Да ладно, какая разница. Не было и не было. Так к чему вы клоните, я чего-то не догоняю?

– Все дело в наших искажениях, которые приходят к нам со словами. Когда мы пытаемся переложить свои чувства в мысли, а мысли в слова. Потом и получается что-то невыраженное по-настоящему. А отсюда уже и агрессия, зависть и все-все остальное. Вот ваш, извините, патрон.

– Ну?

– А что ну? Я ему сказал, мне его стремление неинтересно. Понимаете? Я его как класс не принимаю.

– Как коммерса, что ли? Или как братву?

– Да не в этом смысле. Коммерсант, братва, это все условности. Я имею в виду природу его «живи сейчас, плати потом».

– А при чем тут это, Константин Борисыч?

– Ну как, он же меня попросил на себя работать. Так?

– Ну так. И бабло нормальное давал, небось?

– Да, но я не про деньги. Он хотел, а я отказал. Тогда он начал по-другому, как бы это… э-кхе… спрашивать. Настойчивее, понимаете?

– Ясен пень. Когда нашему хомяку нужно чего, его хрен с мысли собьешь.

– Во! А если б мы с ним не словами обменивались, а состояниями, тогда бы он понял, что не нужно со мной связываться. Просто представьте… два волка встречают друг друга в лесу. Один старый, второй молодой. Оба сильные, кровожадные. Они же поймут, что не надо им друг друга грызть, уж лучше за другим каким зверьем поохотиться. Так?

– Так-то оно так. Но хомяк не думал, что вы тоже волк. Поэтому и прессануть вас решил.

– Во! А зря. Мы все можем в волков превращаться. Не только, как вы говорите, овцами быть.

– Мне такую же байду дружбан один из Афгана гнал. Еще про какую-то башню затирал.

– Башню? Интересно. Ну ничего, дорогой Богдан Иванович. Я думаю, мы с вами все это переживем.

Борисыч натянул какую-то хитрую лыбу, а я опять ни хрена не понял, к чему это он.

Въехали во двор большой. Похоже, институт Борисыча.

Он открыл ворота, и мы попали в подвал, здоровый и темный. Дохлые фары «копейки» еле-еле светили. Я даже прикинул, что, может, Борисыч хочет и меня здесь на что-то подвесить. Но как-то слишком сложно, можно было порешить в гараже и все, ни ответа ни привета. Маслина от «Симонова» башню как орех раскалывает, так что и не узнать потом. Зачем через весь город везти?

Прошли, оставили мотор и спустились на этаж ниже, попали в узкий коридор с лифтом в конце.

– Константин Борисыч, мы куда идем?

– Терпение, мой дорогой.

– Ладно, только без трюков этих всяких…

В лифте несколько кнопок и ни одной надписи, ни этажей, ничего. Борисыч нажал на какую-то, лифт поехал. Потом двери открылись, вышли в еще один коридор, хорошо освещенный.

– Совсем немного осталось, Богдан Иванович.

Борисыч открыл широкую сдвижную дверь, и мы оказались в большой хазе. Профессор нажал на кнопку, в стене.

– Блиндаж у вас тут, что ли?

Я увидел много столов, заваленных всякими чертежами, какие-то металлические приблуды, которые торчали по углам.

– Что-то типа того, – ответил Борисыч, смахивая рулоны бумаги со стульев. – Располагайтесь. А я пока займусь кое-чем.

– Чем же?

– Вот этим… – и Борисыч начал крутить какие-то шарниры, что-то себе мурлыкал под нос, как будто с кем-то другим разговаривал. – Ага… эге… вот оно как… – все бакланил он, шнуркуя меж столов.

Херня какая-то! Самый расклад, чтобы тут лабораторией заниматься, сука.

Я подошел к двери, подергал, нажал на кнопку, ничего не произошло. Кнопка нажималась, но дверь не открывалась. Борисыч закрыл меня, падла!

– Нет-нет, Богдан Иванович, все закупорено как минимум до утра. Что же вы хотите, чтобы на нас тоже, что ли, повлияло? Где вы это видели, чтобы мессия своими же заповедями себя же и учил? – Борисыч остановился, как шизик. – Хотя, хотя…

– Какими еще, заповедями! Константин Борисыч, вы зачем меня здесь заперли? Ну, открывайте! – заорал я, меня порядком уже все это достало. Не знаю, что я собирался дальше делать, кроме как накидаться водярой вусмерть и заснуть. Но явно не здесь лямку тянуть с какими-то экспериментами.

– Богдан Иванович, в общем, давайте так. Мы все доделаем, и вы спокойно вернетесь домой.

Короче, притаранил какие-то тяжелые треноги, поставил их на основание внизу, как показал Борисыч, одну на другую. Получилось, в натуре, что-то вроде елки, только вместо иголок в разные стороны провода торчат.

– Вот, дорогой Богдан Иванович… это туда, а это, это… – Борисыч восьмерил перед своей херней. – А это вот так! – он приладил перекладину наверх. – Ну-с, теперь самое сложное. Давайте ее оснастим!

– Чего-то мне не нравится это ваше «оснастим».

– Очень хорошо! Я вам сейчас все объясню!

– Да уж давайте, а то я вам ни хера не оснащу.

– Вот, вот… давайте поставим верхние зеркала и все.

Я помог Борисычу поставить между перекладинами какие-то блестящие пластины, то ли из фольги, то ли еще из какой хрени.

– Смотрите. Как красиво! Но… – развел руками он. – Объяснить, как и обещал!

Борисыч присел на край стола, чтобы перевести дух. Я сел в кресло. Эти его зеркала были тяжелыми. Теперь понятно, зачем он меня потащил.

– Видите ли, дорогой Богдан, за свою жизнь я пережил пять войн. В одной из них сам участвовал. А остальные четыре пережил. Так что… мысль пришла сама по себе. Я как-то должен все исправить. Не может такого быть, чтобы на жизнь одного человека приходилось столько боли.

– Чего-то вы не выглядите таким старым… – не поверил я. Борисыч на шестьдесят тянул, но никак не на семьдесят.

– Гены, все гены. У меня и бабушка в восемьдесят выглядела на пятьдесят. Так что тут никакой хитрости. Просто повезло… или наоборот. Но… речь не об этом. С помощью моей установки все процессы внутри могут стать простыми и организованными. Люди смогут лучше понимать друг друга. Они будут видеть одинаковые… как бы это получше выразить… одинаковые… нет, не чувства. Эмоции, что ли. Нет, эмоции не особо разглядишь. В общем, будут видеть одинаковые картинки и чувствовать по поводу них похожие чувства. Как будто одну и ту же реальность.

– Ну и хрен ли… Хотите сказать, что от этого воевать будут меньше? Как бы не так.

– Посмотрим! Я думаю, когда люди больше будут обмениваться своими состояниями, им незачем будет воевать. Только это долгий процесс… займет много времени. Как когда-то, когда-то. Да! Впрочем, продолжим.

Борисыч показал мне, что нужно дальше устанавливать зеркала. А раз он, по ходу, ничего не собирался взрывать своей этой елкой, то мне-то что. Пусть сколько угодно испытывает свою профессорскую хренотень.