Роман Тюрин - Скрамасакс

Вожак выдвинулся вперёд, владыка, что-то прошептав, широко перекрестил волка. Сблизившись, зверь ткнулся, так же как оленёнок, носом Феофану в опущенную руку, развернулся и посеменил к стае. Спустя мгновенье свора исчезла.

Из ступора вывел меня торжественный голос владыки:

— Поблагодарим Господа!..

Я невольно дёрнулся — изменённое состояние исчезло, величественное сияние ауры Феофана пропало, передо мной вновь стоял — сухонький, седой старичок.

Из-за пораненного оленёнка мы задержались ещё на три дня. Жизненное свечение животного белело прямо на глазах. В том месте, где находились рваные борозды от волчьих когтей, в ауре его зияла чёрная брешь. Я попытался, как когда-то поступил с гематомой Хала, направить на неё поток силы, однако энергия, словно резиновый мячик от увечья отскакивала.

Тут я снова проникся мощью Слова и поразился могуществом молитвы. Феофан, видя моё расстроенное лицо, произнёс:

— Делай, что делаешь, не останавливайся, а мы с братией — попросим помощи Господа.

Когда они начали, дрожащий всё это время оленёнок, прижав к голове уши, застыл. Под мерный речитатив старца, рана вдруг перестала отторгать посылаемую энергию, и чёрный её участок потихоньку начал светлеть.

В итоге — мы выходили бедолагу, через пару суток он окончательно встал на ноги, а ещё через день, мотнув на прощанье безрогой головой — неспешно, временами оглядываясь, ушёл.

В ожидании Серафима мы провели семь дней — не дождались. Утром восьмого отправились в Пермь. Я честно сказать, при разговоре о путешествии думал, что речь идёт о народности Пермь — о месте, где живёт этот этнос, поскольку знал — город с таким названием возникнет гораздо позже пятнадцатого века, но вон, как всё вышло. На третий день пути на нас вышел передовой отряд красноармейцев. Дальнейшие события вам известны, итог тоже.

Получив красноармейскую пулю в грудь, я быстро отошёл, видимо та задела нечто жизненно важное. Однако небытие продолжалось мгновение — чик, и я в давно знакомом, ещё по смерти, произошедшей в далёком детстве, месте.

"Как же я мечтал сюда вернуться…" — Этот луг прочно врезался в память: красотой, спокойствием, величием, умиротворением. Но самое сильное чувство, всегда было одно и то же — глубокое сожаление и обидное разочарование — за частокол меня — не пустили, а чуть позже, вообще выкинули из волшебного мира.

И вот сейчас я, закинув руки за голову, вновь лежу на том пригорке да смотрю в высокую, безоблачную синь загадочного неба. Изумрудная трава, колышимая тихим ветерком, ласково щекочет щёки. Густая, сочная, однородная растительность, без каких-либо примесей, покрывает весь видимый мир. Переросший газон, сливаясь с прозрачными небесами, уходит за горизонт.

Оборачиваюсь — выше по склону частокол с массивными дубовыми воротами.

Сердце бешено застучало и сладко защемило: "Неужели посчастливится попасть за ограду?" — Вход открыт. В детстве мой робкий стук действие не возымел. Вскакиваю, мчусь к манящему проходу в рай.

— Спасибо, владыка, — шепчу на бегу, — Если бы не ты — опять, спасаясь от клубящейся тьмы, носиться мне по серому лабиринту.

До вожделенной цели не больше пяти сотен метров, бегу минут двадцать, а она ничуть не приблизилась. Тяжело дыша, останавливаюсь, падаю в объятия странной травы: "Облом, опять не пускают… видать, не заработал".

Дыхание выравнивается, освобождая место умиротворению — разочарование отступает:

"Почему так тихо? Где ангелы? В прошлый раз именно они дали от ворот поворот". — На просьбы пустить внутрь, правый из них молча махнул крылом, и в реальности моя рука, сжимающая оголённые провода, разжалась.

Выныриваю из воспоминаний, сажусь и оглядываюсь. Изумрудный ковёр, залитый ярким светом, расстилается всюду, лишь с одной стороны пресекается высоким, бесконечным частоколом. Солнца нет, кажется, само небо источает ласковое, волшебное сияние.

— Давай-ка пройдусь, раз к воротам не пускают — схожу вдоль забора, вдруг ещё какой вход обнаружу. Ангелов тоже надо найти — расспросить об учителе. — Хоть я и со скепсисом отнёсся к предположению Феофана, но может бестелесные духи признают в деде своего, чем чёрт не шутит?.. — присказка сия в данной реалии была не уместна, но прозвучала именно она — как и в сером лабиринте, я говорил вслух.

На ходу, вновь задумываюсь: "Из преисподни, а серый лабиринт ассоциировался именно с ней, меня вытащил владыка". — Пребывая в компании монахов, я каждый день с ними молился и видел, как во время служения Феофан преображался. Мне и самому, чувственным образом, передавалась частичка его благоговения.

"Он точно мог, больше некому, — заключаю я. — Только бы теперь, никто б не помешал, не хочу покидать это место. Пусть за забор мне не попасть — да и не надо. Даже по эту сторону частокола, по сравнению с бренным миром, намного, намного лучше, — мысль сия пришла непроизвольно, осознав это, напрягаюсь… — Сейчас что-то будет, всегда так — закон подлости".

Однако ничего не происходит…

"Уф, пронесло…" — промелькнуло в голове и бабац… я вновь в Серафимовой землянке.

— Ну, что же это такое?.. — разочарованно воскликнув, я тут же — со спины получил чем-то твёрдым по многострадальному затылку — резкая боль, яркая вспышка, потеря сознания.

Спустя некое, вероятно не очень долгое время, я вновь очнулся на той же лежанке.

Башка раскалывается, подташнивает. Руки-ноги связаны. Темно. Немного подёргавшись и уяснив, что путы надёжны, решаю перейти в изменённое состояние: "Надо срочно подлечить голову — пока та не разорвалась на тысячу мелких осколков".

Боль адская. Почерпнув энергию из иконы и направив её на затылок, облегчённо вздыхаю: "Вроде отпускает".

"Куда я попал?" — Землянка всё та же, единственно — протуберанцы силы, исходящие от образов не столь сильны, как раньше.

Немного повалявшись, пару раз крикнул:

— Есть кто живой?.. — В ответ — гробовая тишина. Звуки под землю не проникали в обратную сторону, видимо, тоже.

Лёжа обездвиженный, задумался: "Уж больно часто меня стало переносить из реальности в реальность. Почему?.. С чем связано?.. Предшествующие всему этому сны о моём времени с последними пертурбациями сознания уже не идут ни в какое сравнение. А началась такая чехарда, определённо, с попадания в преисподню… или раньше?.. После схватки с кабаном?.. — Нет, наверное, ещё с детства, после удара током.

Определённо — да, просто в последнее время, я стал чаще умирать… как-то так. А который это уже раз? Если считать детскую смерть, то получается — четвёртый… Феноменально, током меня били, на клыки надевали, топили и, наконец — тупо пуля в сердце и алесс… Дункан Маклауд отдыхает… Ну, вот и появился новый курильщик…" — нервный смешок срывается с губ.