Роман Тюрин - Скрамасакс

"Может и впрямь, имеет место расстройство психики и сейчас обострение, а может козни одноглазого О дина швыряют меня между мирами. Видимо ответа пока не получить…" — я вздыхаю и пытаюсь как давеча, покинуть тело — вылететь — осмотреться. Ничего не выходит.

"Силёнок маловато…" — придя к данному выводу, приступаю к накачиванию энергии. За этим занятием меня и застал старичок боровичок.

— Что же мне как на разных… пожилых людей-то везёт? — увидев вошедшего я громко воскликнул и моментально осознал: "Это должно быть отец Серафим. Недаром владыка перед смертью, просил передать тому поклон".

Тем временем, игнорируя моё замечание, хозяин землянки с интересом рассматривал своего пленника — то есть меня, а я его. Импозантный дедушка, наверное, в молодости был богатырём, впрочем, и сейчас таким является. Чуть сгорбленная спина и опущенные плечи, по поводу физической мощи вводят в некое заблуждение — это сразу становится ясно по взгляду, он пронзительно сильный, совсем молодой. Аура старика, как и у Феофана, была яркая — яркая, чистая — чистая.

— Что же ты дедушка, гостей как встречаешь?.. Поленом по башке — не очень радушно, — наконец я дерзнул нарушить затянувшуюся паузу.

— Какой ты гость?.. На татя больше похож, — хмуро заметил старик.

— Я вот поклон принёс от отца Феофана, не застали мы тебя, владыка ещё что-то хотел передать, только я уже не услышал, умер поскольку.

На этих словах Серафим растерялся. Из вредности, решаюсь его добить:

— Феофан был владыкой Пермским, тьфу ты, то есть будет, хотя постой, который нынче год?

— Шесть тысяч девятьсот шестьдесят второй от сотворения мира — конец января.

"Опаньки, опять больше месяца пребывал за чертой, а по ощущениям — пару часов, не больше".

— Ну, тогда всё правильно, владыка Феофан будущий епископ Соликамский, викарий Пермской епархии — поклон тебе передал, аж из самого одна тысяча девятьсот восемнадцатого года… от рождества Христова, разумеется.

Старик, где стоял там и сел, хорошо, что на пенёк: "Странно, думал — не поверит, а он, вон как проникся…"

Серафим, пребывая в шоке, беззвучно шевелил губами.

"Наверное, молится", — подумалось мне, но нет, оказалось — подсчёты вёл. Как вычислил, так и выдал:

— Это получается семь тысяч четыреста какой-то там, неужто возможно сие?..

— Выходит что так, Прохор Алексеевич говорил, всё это неким образом связано с астралом, — пояснил я, и старик ещё шире открыл рот. Однако, чуть придя в норму и тряхнув головой, он с подозрением поинтересовался:

— Опиши-ка, дружок, мне твоего Прохора.

— Постой, не тебя ли мы искали, не с тобой ли дед всё это время пытался связаться? А ему всё абонент — не абонент.

Серафим непонимающе вытаращился, и мне пришлось описывать внешность учителя. Когда дошёл до глаз, собеседник, удовлетворённо кивнув, констатировал:

— Знаю такого, зачем я ему понадобился?

— Ты лучше бы меня развязал, что ли, тогда и поговорим.

— Ах, ну да… — задумчиво согласившись, он приступил к узлам. Закончив с путами, старик присел подле очага, сделанного из наваленных друг на дружку камней, развёл огонь и поставил кипятиться воду. Я тем временем, разминал затёкшие руки, да параллельно собирался с мыслями: "Феофан утверждал, что Серафим является святым — человеком не от мира сего, не буду юлить, расскажу всё как есть…"

Прекратив возиться, хозяин землянки сел на чурбак и вопросительно глянул. Молча протянул ему скрамасакс, он его взял, повертел, непонимающе пожал плечами.

— Посмотри на его суть, — пояснил я, — Сам всё поймёшь.

— Нет, не буду, объясни, что с ним не так.

— Это скрамасакс Перуна и он же поглотитель душ. — Услышав это, Серафим быстренько передал оружие обратно и брезгливо вытер руки о видавший виды подрясник.

Я убрал нож в наплечные ножны. Злость на вероломное пленение уже выветрилась, желание из вредности потомить исчезло, и я немедля, почти без утайки, рассказал ему свою историю. Выслушал старик меня достаточно адекватно, не перебивал, лишь временами задумчиво кивал. Между тем вскипела вода, Серафим заварил какие-то травки. Душистый получился чаёк, аромат летнего луга вязко окутал землянку.

— Понимаешь в чём дело, — после недолгих раздумий, произнёс собеседник, — В последнее время странное что-то творится. Вотяки и Пермь озверели в конец, несколько христианских селений предали огню. Говорят, появился у них какой-то сильный шаман, он-то воду и мутит… Интересно, зачем я брату понадобился?..

Непонимающе глянул собеседнику в глаза, он пояснил:

— Прохор, приходится мне наречённым братом, давно дело было… да, в общем, это неважно, важно другое — ты вот сбежал, а с ним неведомо, что приключилось. Может быть, обошлось, а может, и нет. Демон Сирин противник опасный даже для Прохора.

— Тоже скажешь, сбежал, — иронично хмыкнув, попытался описать серый лабиринт и скрежещущего демона. Тот проникся, я же продолжил:

— Ладно, это не важно, важнее, другое — после встречи с Феофаном, перенесло меня в рай, ну, или в преддверие оного — не знаю, вот там ощущения были непередаваемые и они с лихвой окупили чистилище.

Серафим потребовал подробного рассказа, а после него прошептал:

— Великая милость — увидеть сие…

— Пробовал с дедом связаться — не получилось, — вынырнув из воспоминаний, вернулся я к сути. — Правда происходило это, как оказалось, в двадцатом веке, но поскольку дедушка долгожитель, то должен был услышать меня и там. Так что, может с ним и случилась беда.

— Ты говоришь — Прохор хотел меня вызвать? — растерянно пробормотал Серафим. Я кивнул — старик ещё больше озадачился и, отрицательно качнув головой, произнёс:

— Странно, не слышал я, определённо, что-то не ладное у нас происходит…

— Может воду мутит О дин?.. — в надежде услышать подтверждение собственных выводов, я задал вопрос.

— Не ведаю, — пожав плечами, собеседник погрузился в задумчивость.

Спустя пару минут размышлений, Серафим, встряхнув головой, неожиданно поинтересовался:

— Молитвы знаешь?

— Знаю некоторые, владыка Феофан научил.

— Тогда давай вместе помолимся, может Господь и приоткроет судьбу твоих спутников — нам грешным.

Старец начал. Я стоял за его спиной и пытался сосредоточиться на словах. Ничего не выходило, мысли — словно те тараканы разбегались в разные стороны. Серафим, почувствовав моё состояние, прервавшись, сказал:

— Опусти сознание в сердце — со всех сторон его рассмотри. Только не складируй там ничего, наоборот, очисти, и ни в коем случае — не фантазируй. Стой умом в груди и внимай молитве.

Я попытался следовать наставлению и постепенно, под монотонный речитатив бешеная скачка дум перешла на шаг — внимание сконцентрировалось. Нет, я не представлял своё сердце, ничего, так сказать, не выдумывал, просто мысленно в нём находился, в общем-то, всё.