Максим Форост - Вперед, государь!

Такие же ковры и такие же распахнутые окна. Только вид из окон другой — на халифский дворец. Евтихий перешагнул порог. На подушках под лёгким ветерком из окна сидел недовольный старик в зелёной чалме — знаке религиозных заслуг — и гневно трепал себе бороду. Над стариком стоял у окна, вдев руки в рукава цветной джуббы, его старший сын с крапинами седины на чёрной бороде и висках, лысый на самом темени. Йахъя и аль-Фадл, отец и сын Бармакиды.

— Я буду говорить exclusi… гм… исключительно с Джафаром, визирем вашего халифа, — Евтихий сжал тонкие губы и желчно добавил: — Мир ему и благословение!

Аль-Фадл медленно вышел из-за спины отца и, не вынимая рук из рукавов, мрачно смерил взглядом Евтихия.

— С Джафаром! — не выдержал старик. — Джафар! — Йахъя вскипел и бросил свою бороду. — Джафар вдоволь осрамотился, хватит с него!

— Отец… — предостерёг аль-Фадл. Голос оказался низок, в нём сквозило неудовольствие.

Он, наконец, вынул из рукавов руки и опустил их на пояс джуббы. Чёрная борода не скрывала мускулистую шею борца, привыкшего воевать и рубить мечом головы. На вид аль-Фадлу было лет сорок.

— Что с визирем? — настаивал Евтихий.

Йахъя не сдержался:

— Он пьёт вино, бренчит на ситаре и веселится с мальчишками, которые ублажают его так, как он сам ублажал ар-Рашида! — Йахъя в сердцах пару раз ударил по колену рукой, уронил руку на подушку и болезненно поджал губы.

Старческая ворчливость и недовольство властолюбца или отеческая досада и боль? Евтихий на этот раз промолчал.

— Муса объяснил тебе, кого ты обязан найти, франк? — тяжеловесно обронил аль-Фадл.

— Не франк, — Евтихий выдержал взгляд аль-Фадла. — В интересах приглашающей меня стороны — дать мне как можно больше сведений, относящихся к делу, — напомнил он.

Йахъя ибн Халид тяжело вздохнул и покачал головой. Аль-Фадл не шевелился.

— Ах, да, — вспомнил аль-Фадл, — тебе ещё не сказали. Нет ни одного очевидца исчезновения царевны Бедр аль-Будур.

— Может, царевна и не пропадала?

— Румиец! — аль-Фадл повысил голос. — Насколько сложные ты вёл расследования? Нет, скажу иначе. Что за особенности , — аль-Фадл надавил на последнее слово, — были у твоих заданий?

Евтихий помолчал, изучая аль-Фадла. Очевидно, в семье аль-Бармаки он был самым влиятельным. Так пусть же подождёт — ему без сомнения сообщили о румийце достаточно.

— Я вёл розыски по происшествиям, — начал Евтихий, — где были замешаны гностические секты, манихейские учения, изуверские языческие обряды и бесослужение.

Аль-Фадл удовлетворился. Ни мускула на его лице не дрогнуло.

— Сталкивался ли ты, Евтихий Медиоланский, с подлинным — слышишь ли, подлинным! — а не шарлатанским колдовством?

— Естественно, — быстро ответил Евтихий. — Порабощение личности, духовный hypnos, то есть особый сон, воздействие на человеческую psyche, душу, причём нередко с помощью morphicon, снотворных и дурманящих веществ. Mixturae, — Евтихий, изредка забывая персидские слова, вставлял родные латинские или греческие, — то есть смеси, из magicon трав и грибов, вызывающих illusionem полёта и metamorphose, то есть превращений.

— Остановись, уже вечер, — перебил аль-Фадл, из окна действительно тянуло холодком. — Утром я дам тебе верного человека. Он проводит тебя. Всё очень просто, румиец. Единственный косвенный очевидец происшедшего — это мальчик лет десяти-двенадцати. Он из квартала аль-Карх.

Евтихий, сощурив глаза, слушал.

— Это — шиитский квартал, — добавил аль-Фадл. — Шиитский, — повторил для большей убедительности.

7

«Харун ар-Рашид. Глава мусульман, халиф, 23-й преемник пророка Мухаммеда. В Византийских хрониках именуется как Аарон, вождь аравитян. Родился в 763 году, младший сын 21-го халифа аль-Махди (775—785). С правлением ар-Рашида связан расцвет и начало крушения Багдадского халифата. Фигурирует в многочисленных легендах как великодушный правитель, любящий переодеваться в бедняка и гулять по ночному Багдаду в поисках приключений. Исторический ар-Рашид боялся Багдада и жил в укреплённых военных крепостях; к власти в 786 году пришёл в результате стечения противоречивых обстоятельств…»

На окраине города возле запираемых на ночь ворот лежал гостиничный двор. Только здесь, в этом месте, власти Багдада позволяли жить иноземцам немусульманской веры. Для франкских послов приготовили наилучшие комнаты — те, куда не залетали тучи мух с верблюжьего загона и где было относительно прохладно.

Евтихия поселили в одной комнате с переводчиком Ицхаком. Ицхак стоял на коленях и шептал слова еврейской молитвы, стараясь не замечать румийца. Евтихий развернул тяжёлую, завёрнутую в полотно доску — икону Богоматери Оранты, молящейся с воздетыми руками. На обороте иконы сиял и другой лик — образ Спасителя Христа, но край образа и половина лица Господа были залиты полустёртой, давно впитавшейся кровью. Глубокая трещина, след от удара, бежала по иконе сверху донизу.

Ни псалмов, ни вечернего правила Евтихий не начинал. Он ждал — пусть иудей закончит чтение, тогда, быть может, и его молитва окажется чище, светлей и смиренней. Перед Ицхаком лежала Книга Хвалений, библейская Псалтырь, написанная на древнем языке евреев. Евтихий плохо понимал иврит и ещё хуже читал на нём. Хотя когда-то одно из заданий вынудило его освоить азы еврейской речи.

Евтихий не выдержал:

— Исаак! — позвал он по-гречески. — Кто такой аль-Фадл Бармак? Расскажи мне…

Ицхак запнулся, но дочитал псалом до конца. Кажется, еврей повторял скорбную песнь угнанного в Вавилонский плен иудейского народа. «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы…»

— Незаурядное дело? — Ицхак снял с головы ритуальный покров и поднялся с колен.

— Нет, заурядное до неожиданности, — Евтихий смотрел мимо Ицхака в окно на городскую стену. — Я и прежде вызволял пропавших девиц. В том числе из тайных манихейских храмов, где их опаивали афродизиаками и превращали в блудниц-вакханок. Но за их судьбу всегда беспокоились хотя бы отец с матерью, а не чиновники дворца. Поэтому скажи мне, кто такой аль-Фадл, а, Исаак?

Ицхак поднял брови и округлил глаза, потом сузил их, соображая.

— А разве тебе не известно, что её отец Харун ар-Рашид — сын рабыни, а, Евтихий?

— Ты хочешь просветить меня касаемо родственников девицы? Ну-ну.

— Её бабкой была властолюбивая Хайзуран. Она умерла двенадцать лет назад. Она была не арабка, а персиянка-наложница, купленная у работорговца на рынке. Харун ар-Рашид был младшим её сыном. Когда у Хайзуран пропало молоко, её сыну привели кормилицу — жену Йахъи Бармака, только что родившую своего первенца аль-Фадла.