Максим Форост - Вперед, государь!

— Ах, вот оно что!

Ицхак многозначительно указал пальцем куда-то вверх:

— Во-о-от, — протянул он, смакуя. — Аль-Фадл — молочный брат нынешнего халифа. Этого ар-Рашида, рабыниного отпрыска, в семь лет забрали в мужскую половину дома. Его растили и холили, но, сам понимаешь, нет-нет да напоминали, что он — всего лишь младший сынок купленной на базаре рабыни. Не арабки. К тому же родной отец ещё не был в ту пору халифом.

— Кто здесь правил?

— Правил дед аль-Мансур, брат первого халифа из Аббасидского рода. Того самого, которого привёл к власти Халид ибн Бармак — отец Йахъи Бармака и дед аль-Фадла, Мусы и Джафара.

— В те годы, — в раздумье покивал Евтихий, — только что построили этот город. Верно?

За окном стемнело, и муэдзин протяжно, певуче, по-своему красиво затянул призыв мусульманам Багдада откладывать дела и обращаться к коврикам для молитвы. Багдадцы вставали на вечерний намаз.

— Ар-Рашид терпеть не может Багдада, — Ицхак настороженно слушал, как с минарета поёт муэдзин. — Ему всюду мерещатся шиитские заговоры.

— Так что же аль-Фадл? — настаивал Евтихий.

— Аль-Фадл? — Ицхак пожал плечами. — Он рос рядом с ар-Рашидом, только и всего. Ар-Рашиду было двенадцать лет, когда умер его дед, а отец, став халифом, наконец, соизволил жениться на его матери. Ему было восемнадцать, когда отец впервые отправил его в военный поход. Тот самый византийский поход, когда арабы дошли до вашего Трапезунда, и ар-Рашид сделался эмиром Армении и Азербайджана. Его наставник Йахъя Бармак уже тогда был его секретарём и помощником.

— Аль-Фадл находился с ними?

— Естественно. А также — Джафар и Муса, по мере их взросления. В те годы никто не рассматривал иных наследников халифа, кроме сыновей Хайзуран — старшего аль-Хади и младшего ар-Рашида. Вот только… — Ицхак замолчал.

— Что? — поторопил Евтихий.

— Хайзуран была в ссоре со старшим сыном, с аль-Хади. Угадай, почему? Аль-Хади не был молочным братом сыновей Йахъи Бармака. Соответственно, не имел оснований горячо любить их семейство.

— Так. Понимаю, — нахмурился Евтихий.

— Старый халиф, руководимый Хайзуран и Йахъёй Бармаком, даже поехал к ар-Рашиду в Азербайджан, чтобы назвать его преемником, минуя аль-Хади.

Евтихий остановил его:

— Дальше я помню, Исаак. Халиф внезапно умер в дороге, аль-Хади въехал в Багдад, а ар-Рашида бросили в тюрьму.

— В зиндан, — поправил Ицхак. — Это такая яма…

— Я знаю, Исаак.

С улиц Багдада не доносилось ни звука. Тысячи, десятки и сотни тысяч мусульман города стояли на коленях, обращенные лицом на юг, к Мекке, молясь о благоденствии Багдада и его халифов — преемников Мухаммеда.

— Молодой халиф аль-Хади, — Ицхак отчего-то понизил голос, — отметился лишь тем, что устроил под Меккой кровавую резню клана Алидов, праправнуков Мухаммеда. За что заслужил у шиитов проклятье как очередной «враг семьи пророка». Где-то через год, — Ицхак пожал плечами, — да, всего через год аль-Хади неожиданно умер. Его отравили. За границей Халифата ходили слухи, будто бы с подачи Бармакидов его отравила родная мать, Хайзуран.

— Даже так?

Ицхак уверенно кивнул:

— Потом, при её любимце ар-Рашиде, она полновластно царила над Халифатом до самой смерти. Новый халифский визирь — Йахъя Бармак — отчитывался в делах лишь перед ней, перед царицей! Когда Хайзуран умерла, Йахъе пришлось удалиться в отставку, но он исхитрился передать пост визиря своему сыну аль-Фадлу, молочному брату Харуна.

Евтихий пожал плечами и покачал головой. Откровенно говоря, история не была для него неожиданной. Подобные обстоятельства сопровождают почти любое престолонаследие.

— Я коротко подытожу, ладно? Из гарема ар-Рашида пропала девочка. О её существовании сам халиф вряд ли помнит, мало ли в его гареме рабыниных дочек. Однако её пропажа отчего-то волнует семейство Бармакидов. Настолько, что вместо родителей пропавшей, гм… царевны меня приглашает… ну, скажем так: «молочный дядя» этой девицы. Я что-то упустил из сути твоего рассказа?

Еврей Ицхак поджал губы и фыркнул:

— Разве что одно. Не называй эту рабынину дочку девицей. Здесь говорят, что в свои юные годы она успела побывать замужем.

Евтихий помрачнел — эти сведения до сих пор были от него скрыты.

— Ну ладно, — протянул он недовольно, — буду звать её по имени: Бедр аль-Будур. Кстати, как это переводится?

— Луна среди Полнолуния, — переводчик нахмурился и пошевелил губами, ища удачное выражение: — Можно иначе: Полнолунье из Полнолуний. Нечто в этом роде.

Мусульмане Багдада закончили молитвы в полной темноте. По канонам ислама последний намаз завершался уже при лунном свете.

8

«Михна. Созданный халифом аль-Махди, отцом Харуна ар-Рашида, особый следственный и судебный орган по делам вероотступничества. Название происходит от арабского глагола «mahana» — «подвергать тяжёлым испытаниям».

Зандак (зиндикизм). В системе ислама — общее название ересей гностического и манихейского характера. Распространён среди мусульман, новообращённых из персов-язычников. Преследуются судебно-следственной системой михны.

Ширк. В терминологии ислама — явное многобожие язычников, а также скрытое многобожие последователей зандака. Обращение мусульманина в ширк жёстко преследуется и карается органами михны…»

По утру, после намаз-и бамдад , утренней молитвы мусульман, Евтихия ожидали у ворот гостиницы два каранбийца. Первый назвал себя Ибрахимом ибн Джибраилом и сказал, что прислан аль-Фадлом. Второй мрачно молчал, показывая, что назначен не для разговоров, а для сопровождения и охраны. Узкими багдадскими улочками они отправились к кварталам, что лежали вдоль берега Тигра.

Квартал аль-Карх находился над рекой точно напротив дворца Бармакидов. Из дворца в аль-Карх можно было попасть, перейдя Тигр по лодочному мосту. Но франков поселили не во дворце, а в гостинице на окраине города.

— Твой товарищ по гостиничной комнате — такой же человек писания, как и ты? — Ибрахим нарушил молчание. «Людьми писания» мусульманский закон звал христиан и евреев, считалось, что это родственные веры в единого Бога, но рангом пониже, чем вера Мухаммеда.

— Разумеется, — Евтихий сдержанно согласился. — Ицхак — человек писания. Но не моей веры.

— Как же ты с ним разговариваешь? По-арабски? — старый служака-перс полагал, что только один язык достоин быть языком общения народов.

Евтихий видел, что Ибрахим коротает время. Можно бы подбросить ему кое-какие сведения о себе — аль-Фадлу это станет небезынтересно.

— Языку евреев я немного научился, когда занимался сектой каббалистов. Они опаивали адептов сонным дурманом, morphico, и их терафимы, то есть магические амулеты, начинали говорить, вещая о тайном occultum знании, — Евтихий, помолчав, прошёл десяток шагов. — Ах, да. Чуть не забыл главного. Их амулетами служили черепа людей, и новым терафимом им хотелось сделать голову одного богатого еврейского юноши. Его-то родные и пригласили меня… порасследовать, как сказал бы Муса Бармак.