Максим Форост - Вперед, государь!

— О да, уже прошли, — женщина вновь принялась кланяться как заведённая. — Свадьба была, Бедр аль-Будур замуж выдали, за сына визиря выдали. Дальше я ничего не знаю, ничего не помню. Была та страшная история, я ничего не поняла. Али забрали каранбийцы, велели ему на Бедр аль-Будур жениться, а сына визиря с ней развели, да, развели — по Корану, по шариату. А потом Бедр аль-Будур пропала.

— Пропала вместе с дворцом? — вдруг жёстко надавил Евтихий, вспомнив россказни уличного сказочника.

— Да… — тихонько перепугалась и обмерла китаянка.

— Что же? Стоял себе дворец, в нём сидела Бедр аль-Будур — и всё исчезло?

— Да… — женщина сделалась ещё меньше, словно истаяла, сжалась.

Евтихий с запоздалой ненавистью поглядел на Ибрахима. Непоколебимый перс неохотно вздохнул и положил обе руки на пояс:

— Я там не был, румиец, — он отвёл глаза. — Но все так говорят. Да ты и сам это слышал сегодня на улице.

Румиец, досадуя, растянул губы в ниточки и приоткрыл зубы. Выдохнул, взял себя в руки и обратился к женщине:

— Слушай-ка, милая моя и простодушная, оставим пока дворцы и свадьбы. Ты хотя бы на миг усомнилась, что появившийся дядя — брат твоего мужа?

Женщина затянула своё:

— Мы люди маленькие, бедные, неграмотные… Мой муж говорил, что брат у него был, потом, что он будто бы умер. А больше я его не видала, нет…

— То есть, ты утверждаешь, — Евтихий поймал её на слове, — что муж тебе сказал, будто его брат умер, а ты после этого мужниного брата ни разу не видела?

Китаянка резко смолкла, как воды в рот набрала, и, не мигая, уставилась на Ибрахима.

— Он хотя бы похож на твоего мужа? — вздохнул Евтихий. — Тоже китаец, да?

— Не-ет! — обрадовалась не весь чему женщина. — Ведь мой муж не китаец, он — согдиец, хорасанец, мы поначалу там и жили. Не в Самарканде, где все пленные, а в Балхе, потом в начале весны… и уехали…

Ибрахим тут же дёрнулся и, задев локтем, расколотил ещё один кувшин, но вылез вперёд:

— Хватит, румиец! Она тебе всё рассказала. Больше ничего не знает.

Евтихий, нахмурившись, вышел, теснимый Ибрахимом и каранбийцем. Уходя, обернулся и со двора крикнул женщине:

— Звать-то тебя как, добрая хозяйка?

— Сю Мэй, — отозвалась та и прикусила язык: — Фатима, Фатима меня зовут! Как дочь пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует, и жену имам-халифа Али, да будет доволен им Аллах…

Голос её остался где-то позади, Евтихий разочарованно мотнул головой:

— Все вы тут — Фатимы, — посетовал.

10

«Ибрахим ибн Джибраил. Арабский историк ат-Табари сообщает, что у аль-Фадла „он был начальником гвардии и личной охраны“. В год отставки аль-Фадла „Ибрахим ибн Джибраил был против его отъезда в Хорасан из Багдада“, и „аль-Фадл был за это сердит на него…“»

Действительно, из аль-Карха хорошо видны и диван, и дворцы Бармакидов на той стороне Тигра. Горожанину достаточно сойти по набережной к лодочному мосту и перейти реку. Расчищая дорогу Ибрахиму и Евтихию, рослый каранбиец шагал впереди и расталкивал прохожих.

— Румиец! — из-за плеча окликнул Ибрахим. Перс держался чуть-чуть позади, словно охранял Евтихия. — Нашего халифа в Багдаде нет, — напомнил он.

— Я знаю, — не возразил Евтихий.

— Румиец, халифа давно нет в Багдаде. Халиф с двумя сыновьями совершает в этом году хадж в Мекку.

— Я знаю, Ибрахим, — поблагодарил Евтихий. — Я знаю, что в диване халиф не заседает вообще, что в диване пребывает халифский суд, а ведает судом халифский визирь… Бедная женщина понесла прошение в суд, увидела самого богатого человека и решила, что он — халиф. Это был Джафар аль-Бармаки — верно, Ибрахим?

— Разумеется.

Перс замедлил шаг и приостановился у схода к лодочному мосту.

— Кого же она приняла за визиря? — Евтихий остановился напротив, привалившись спиной к ограде крайнего дома.

— Естественно, Йахъю ибн Халида — старого и уважаемого. К нему все прислушиваются.

— Ну, и соответственно — сын визиря? Кто — аль-Фадл? Это аль-Фадл между делом женился на Бедр аль-Будур?

— Нет, — осклабился Ибрахим. — Снова Джафар аль-Бармаки.

— Вот как…

Евтихий припомнил недавнее раздражение старого Йахъи на Джафара: «Более всех осрамотился…»

— Послушай-ка, — попросил Евтихий. — Нет… Лучше расскажи мне про аль-Фадла.

— Я ему служу! Стерегу его покой и безопасность больше десяти лет, — Ибрахим развёл руками.

— Какие у него заслуги? — гадал Евтихий. — Перед халифом или Халифатом? Перед исламом, наконец?

— Аль-Фадл два года был визирем, — Ибрахим поцокал языком, показывая, как это ответственно. — Визирем! Сразу после Йахъи, но ещё прежде Джафара. А когда аль-Фадл впал в немилость, — перс недовольно нахмурился, — то халиф сместил его и собрался отрезать ему голову. Старый Йахъя слёзно молил за сына, и халиф подарил аль-Фадлу своё милосердие. По милости халифа, мой хозяин отправился на восток как эмир Хорасана и Маверранахра! Аль-Фадл всегда был предан халифу, он первым набрал для халифа войско не из арабов, а из хорасанцев и персов. Там, в хорасанской провинции, и набрал!

— Замечательно, — протянул Евтихий.

— Здесь никто не любит арабов! — выкрикнул Ибрахим. — Мы — персы. А аль-Фадл вооружил в Хорасане пятьсот тысяч персов и, возвратившись на второй год, привёл в Багдад двести тысяч бойцов. Вот они! — он кивнул вслед каранбийцу. — Это хорасанские персы. Их военные лагеря лежат кругом всего города. А бедуины пусть убираются назад в Аравийские пустыни, грязные и вонючие варвары!

— Иными словами, — перебил Евтихий, — ты только что рассказал, как аль-Фадл в чём-то подвёл халифа, лишился должности визиря и, чудом избежав смерти, уехал в почётную ссылку. В провинции он ополчил верную ему полумиллионную армию — сто легионов, это и вымолвить страшно! — да без боя ввёл изрядную часть несметного войска в столицу. С тех пор арабский халиф живёт где-то в арабских крепостях вне Багдада, а власть персов Бармакидов десять лет никто не оспаривает?

— Да, — Ибрахим нехотя согласился. — Можно и так сказать.

— Совсем никто не оспаривает? — повторил Евтихий. — Даже халиф?

— Я бы на твоём месте избегал строить домыслы и предположения, — предостерёг Ибрахим.

— Каков этот аль-Фадл как человек, а? — настаивал Евтихий. — Он умён или хитёр, отважен или безрассуден, осторожен или властолюбив?

Ибрахим осклабился и спустился на набережную к поджидавшему каранбийцу. Ибрахим не ответил. Евтихий вздохнул и тоже спустился к мосту.

Лодки под мостом качались. Доски настила скреблись и бились одна о другую. По мосту горожане ходили пешком и водили с собой вьючных мулов. Евтихий нагнал Ибрахима, перс глянул на него искоса и как бы с трудом выговорил: