Максим Форост - Вперед, государь!

Али ад-Дин перепугался, когда увидел у реки целый отряд каранбийцев. Мальчишка сбился с ноги и замедлил шаг. Паренёк немного успокоился лишь тогда, когда разглядел знакомое лицо — Ибрахима ибн Джибраила.

— А для чего… — запнулся мальчишка. — Для чего нам… к реке?

Спросить-то ему страх как хотелось про каранбийцев, а не про реку. Евтихий не подал виду: сейчас неплохо чем-то отвлечь мальчишку. Румиец стал спокойно и непринуждённо объяснять:

— Мы хотим, Али, чтобы твой разум и твоя душа, psyche, как следует припомнили каждый час того дня. Для этого я и взял с собой финики и сласти, чтобы они напомнили тебе дядю, — Евтихий усмехнулся, пусть незлая усмешка успокоит мальчишку.

— А дядя, — не выдержал Али, — вовсе не водил меня к реке! И к Фатиме не водил — зачем? Там у неё жутко, у неё наверняка — скорпионы в пещере, бр-р, — он поёжился.

Они спускались к берегу. Каранбийцы сидели на земле рядами по двое или по трое, но Ибрахим уже заметил пришедших и успел подняться.

— Али, я открою тебе misterion, одну тайну. Есть такие ритуалы, которыми люди, зовущие себя магами, пытаются околдовать других. Твой дядя, я в этом уже не сомневаюсь, внушил тебе отзывчивость на них. Мы просто воспроизведём некоторые ключевые стороны, и я уверен, что твой перстень откликнется и заработает. Ты любишь чудеса и волшебные истории?

— Нет! — вырвалось у Али вполне искренне. Парень с недавних пор напрочь разлюбил всякие чудеса и приключения. — Всё равно я не понял. При чём здесь старая Фатима?

— Объясню, — легко согласился Евтихий. — Есть повести и мифы, в которых герой, начиная подвиги, идёт в пустыню или в лес, чтобы встретить некрасивую, страшного вида старуху. Это часть ритуала, мы её прошли. Старуха — как бы проводник в иной мир. Поэтому герой тут же переправляется через реку, ведь страна волшебства всегда начинается за рекой. Это ключ к ритуалу, дядя вписал его, codire, в твой разум. Знаешь, есть всего-то три или четыре ключа к этим обрядам, так что мы не ошибёмся.

Они сошли на берег, на мокрый песок. Воды Тигра неторопливо текли мимо берега и выставляли напоказ из-под прозрачной толщи илистое речное дно.

— Вот для тебя река Стикс, граница волшебной страны мёртвых, — Евтихий поставил мальчишку перед собой, заглянул ему в глаза. — Твоя душа, твоё «я», твой внутренний человечек должен почувствовать, как вот-вот расстанется с телом. Соберись, приготовься. Потрогай воду и потри кольцо! Ты извини, но перстень послушен лишь воле того, кто убеждён, что с минуты на минуту умрёт.

Парень исполнительно сел на корточки и старательно коснулся воды. Ничего не произошло… Ибрахим едва не испортил всё дело: поднял с земли каранбийцев и зычно выкрикнул:

— Построиться! Приготовиться к штурму дворца…

Али так и отпрянул от воды. Он тщетно растирал перстень, стучал по нему, тряс рукой и ковырял ногтем печатку.

— Не получается… — он падал духом.

— Делай, делай что-нибудь с перстнем, — ободрил Евтихий. — Мы никому не расскажем ни про Фатиму, ни про дядино колдовство — договорились? Объясним, будто ты пошёл на реку, чтобы от беды утопиться, а там случайно потёр это кольцо, — Евтихий опять позволил себе усмехнуться: — Как будто целый месяц, Али, ты ни разу не потирал руки!

Али ад-Дин опешил:

— С чего это я должен идти и топиться? — он вытаращил глаза.

Евтихий тяжело вздохнул. Конечно, с отроком так поступать не стоило… Но всё же магрибинец сделал Али взрослым, поэтому румиец решился на запрещённый приём:

— Халиф на самом деле отрубит тебе голову, — он жёстко сообщил. — За похищенный светильник и за пропажу Бедр аль-Будур. Визирь Джафар выхлопотал тебе сорокадневную отсрочку, но сегодня она истекает. Прости, Али.

Али изменился в лице. Евтихий сжал губы: теперь-то парень знает наверняка, что сегодня погибнет. Али ад-Дин тряс и тормошил Соломонов перстень, что-то причитал над ним заплетающимся языком.

— Требуй! — прикрикнул Евтихий. — Пусть вернёт Бедр аль-Будур вместе с дворцом!

Ощутимо задрожал воздух, послышался далёкий рокот, словно зароптал ветер и загудели движущиеся токи воздуха. Али испуганно вскинул руку с перстнем:

— Эй, он же греется!

Евтихий перехватил его руку, кольцо само по себе мелко дрожало. Воздух вокруг них плыл и колебался, а каранбийцы озирались по сторонам.

— Вот и ваши джинны явились, — бросил Евтихий и спокойно перекрестился.

— Шма Исраэль… — тихо затянул молитву еврей Ицхак.

Ибрахим ладонями провёл по лицу, как будто совершил намаз или омовение.

— Нет, не получится, — в глазах Али заблестели слёзы. — Если бы перстень мог приносить светильник и всякие сокровища, то дядя справился бы и без меня.

— А ты парень сообразительный, — одобрил Евтихий. — Если так, то пусть он перенесёт нас к светильнику.

Земля под ногами качнулась, гудение ветра стало невыносимым… От хлопка воздуха, заполнившего собой опустевшее пространство, погнулись в финиковой роще деревья…

И наоборот… Вихрь и ураган, поток ветра и вытесненного воздуха ринулись от них во все стороны. Первое, что поразило Евтихия там, где очутился отряд, было то, что солнце едва поднималось над горизонтом.

Точно времени суток в этой части мира было на три-четыре часа меньше, нежели под Багдадом.

27

«Под знаменем чёрного цвета исламские войска Аббасидов воевали в знак траура по убитым потомкам Мухаммеда. Свергнутая семья Омейядов сражалась под родовым белым знаменем. Алиды и их сторонники-шииты остались верны зелёному цвету — любимому цвету Мухаммеда и знамени его родственников. Редкая исламская страна не имеет флага из чёрных, белых и зелёных полос — цветов первых халифских династий…»

— Флаги же! Смотри, какие здесь флаги!

Над минаретом вилось зелёное Мухаммедово знамя. Чуть поодаль на той же высоте — белело союзное Омейядское. Знамёна рвались на ветру, сухой песок облаком нёсся по воздуху, колол лица, набивался в одежду, с шорохом тёрся в складках знамён. Каранбийцы — Аббасидское войско — вскинули чёрные флаги. Двумя колоннами, как двумя рукавами реки, бойцы потекли к мавзолею, охватывая его с флангов.

— Allah Akbar! — на ветру, заматывая лицо тюрбаном, орал Ибрахим.

— Allah Akbar! — в окнах мавзолея мелькали, пуская стрелы, бойцы противника.

Величественный мавзолей Ситт-Зубейды вырастал посреди песков. Песок как морские волны бежал по глади пустыни. Он как прибой наплывал на стены мавзолея. Смальта, яркая плитка, облицовка багдадской работы — всюду набился песок: и в каменную резьбу, и в решётки на окнах, и в петли дверей.