Максим Форост - Вперед, государь!

— Зелёный флаг, да чей же он здесь? Неужто, Алидов?

— Идрисидов… Марокканской ветви Алидов…

Каранбийцы рвались на приступ, лезли в окна, высаживали двери и решётки. Те, кто срывался вниз, падали на песок с разрезанным горлом или животом. Из окон святыни — той, что по правде-то Божией, ещё не построена, что и стоять ещё не имеет права ни в Багдаде, ни где бы то ни было, — из окон её летели стрелы, а копья кололи, вонзаясь в животы штурмующих.

— Чьё это — белое знамя? Неужели Кордовы, неужели Омейядов…

— Естественно. Марокко и Кордова… Магрибский союз, враги Аббасидов…

По плиткам и резьбе, которую лишь через годы и годы прорежут в память о Зубейде, растеклась кровь. Кто-то выставил в оконный проём чёрное знамя. Кордовский или марокканский боец выпал из окна с перебитыми рёбрами.

— Где же мы оказались — в Магрибской пустыне? Не может быть! Это за Ливией, в Ифрикии… Шма Исраэль…

Бой кипел уже внутри мавзолея. Магрибинцы сопротивлялись на площадках минарета, но исколотые тела, сорванные с голов шлемы, вырванное из рук оружие — всё это с каждым часом падало из более высоких окон. Кто-то в раже боя выскочил на верхнюю площадку и срубил зелёное знамя, чтобы воткнуть своё, чёрное.

— Это берберы, я догадался! Их племена носят тюрбаны цвета индиго.

— Ицхак, помолчи, прошу тебя… Я вижу и без твоих commentariorum… соосмыслений…

С минарета сорвалось белое знамя Омейядов. Шум и крики, дребезг оружия, еле различимые из-за песчаного ветра, затихли. Слышался только свист ветра и шорох песка. Охрана из марокканских берберов была уничтожена.

В дверях возник Ибрахим, он вытер меч о тряпки чьих-то одежд. Если Ибрахим медлителен, значит дочка халифа жива и невредима, а самого магрибинца, скорее всего, нет в этом здании.

Кто-то осторожно снимал чёрные флаги и снова крепил зелёные и белые, как было. Каранбийцы прятали оружие и закутывались в берберские джуббы и тюрбаны цвета индиго. Брошенные доспехи собрали, тела убитых оттащили в пустыню и присыпали песком.

— А песчаная буря нам на руку, — протянул Евтихий. — Бог даст, магрибинец будет беречь глаза под тюрбаном и не увидит разбитых решёток…

Тут мальчишка Али ад-Дин запрыгал, показывая рукой куда-то вверх. На крыше мавзолея, на прогулочной площадке, кричала и била в ладоши девчонка лет тринадцати или четырнадцати — Бедр аль-Будур, одна из дочерей багдадского халифа.

28

«Мавзолей Зубейды. Расположен в историческом центре Багдада, построен в начале XIII века. Величественное архитектурное сооружение, выразившее мощь и силу багдадского зодчества…»

Для Бедр аль-Будур ещё в Багдаде каменщики отделили в боковом пределе мавзолея три комнаты. Вместе с Али её содержали именно здесь. Отчасти поэтому они упорно называли сооружение «дворцом». Через зарешёченное окно «дворцовой» спальни на кровати и подушки летели пыль и песок из пустыни. Ицхаку захотелось поиграть на ситаре, но он лишь вытряхнул из его чаши пригоршню белой марокканской пыли.

— Магрибинец не обижал, не приставал к тебе? — на лбу Евтихия лежали морщины.

— Хвала Аллаху, — уклончиво ответила девчонка с прямым, немного дерзким взглядом.

— Светильник сейчас у него? — Евтихий напряжённо сжал губы. — Обычный медный светильник? — объяснил он.

— Дядя даже спит с ним в обнимку, — Бедр аль-Будур блеснула глазами. — Затемно уехал в пустыню кого-то встречать и забрал светильник с собой. Целый месяц всё ждёт и ждёт кого-то. Он трясётся над этой лампой! — добавила.

В её присутствии Али ад-Дин робел и тушевался. Он мялся у двери, а юная супруга не спешила пригласить его сесть на подушки. Евтихий устало опустился на матерчатый валик.

— Полагаю, ты отнюдь не нужна магрибинцу. Просто в неурочный час оказалась в мавзолее.

— В мавзолее? — Бедр аль-Будур приподняла чёрные брови.

— Во дворце, — не стал спорить с ней Евтихий. — Маг хотел застать не на тебя, а Али с его перстнем. Светильник магрибинцу отдала именно ты?

Бедр аль-Будур захлопала глазами, рисуясь под несмышлёную:

— Я же не знала, — оправдалась она. — Этот ничего мне не сказал, — кивнула на Али ад-Дина. — Было скучно. Да, я же скучала! — она возмутилась. — Этот вечно был с каранбийцами в военных лагерях. А перед дворцом появился смешной старьёвщик.

— Старьёвщик? — утомлённо кивнул Евтихий.

— Вернее — дядя. Вот, его дядя, — она пальцем показала на Али как на виновного. — Я же думала, это старьёвщик! Было смешно, старичок собирал медные светильники и менял их на новые. Какая глупость! Я так смеялась: он же не в своём уме. Отдаёт новый светильник, а себе берёт совсем старые, — Бедр аль-Будур хихикнула. — Я велела позвать его, он же — глупец! Дервиш! А я люблю дервишей — они потешные.

Евтихий с трудом воспринял услышанное и глянул на Ицхака. Ицхак выразительно развёл руками. Бедр аль-Будур оглянулась:

— Что не так?! — бросила с вызовом.

— Девочка, — не выдержал Ицхак. — А чем, по-твоему, живёт старьёвщик и медник? Лампы зеленеют и прогорают, может случиться пожар. Старьёвщик за новую лампу забирает две старые и несёт их на переплавку. Излишек меди остаётся ему в прибыль. Над чем здесь смеяться? — Ицхак на пальцах показывал девчонке доход от вторичного промысла.

Бедр аль-Будур округлила глаза и фыркнула. Сложность расчёта её возмутила.

— Девушка, — тихо позвал Евтихий. — А ты читать-то и писать умеешь? — спросил и пожалел о спрошенном.

Дитя халифского гарема, эта царевна оставалась рабыниной дочкой. Она — разменная монетка в политических браках. А это — неясное будущее, шаткое положение. Если улыбнётся удача, станет женой в роскошном гареме, где будет ещё больше фонтанов, павлинов и резных беседок. Не повезёт — останется в доме, где родилась, и о ней позабудут. У её отца, правоверного халифа, таких царевен-полурабынь много.

— Будур, — снова позвал Евтихий. — Сумеешь ли… Сумеешь ли отвлечь магрибинца, когда он приедет? Попробуй дать ему вино и вот это… из этой коробочки, — сжимая до белизны губы, он подал ей порошок.

Бедр аль-Будур прищурила глазки и чуть заметно кивнула. Коробочка исчезла в рукаве её платья.

29

«Бандж. Сильное наркотическое средство, индийский вид садовой конопли, гашиш (от арабского „hash’ish“, наслаждение, забвение). В IX веке из Азии через Магриб поставлялись в Европу особые специи, благовония и наркотические вещества. На доходы от этой торговли Магриб вооружал пиратские суда, опустошавшие побережье Южной Италии…»

Всадника заметили издали: его тёмная фигурка приметно маячила посреди пустыни. С замотанным в синий тюрбан лицом и укутанный от песчаного ветра в берберскую джуббу всадник летел, прижимаясь чуть ли не к гриве коня. Всадник был один.