Максим Форост - Вперед, государь!

— Не знаю, — Евтихий отвёл ладони от стенок светильника, держа его перед собой за изогнутую ручку. Горлышко для огня становилось всё горячее. — Это его techne machine, искусное устройство. Мне не всё ясно. Он не magos, не волхв и не жрец огня. Он бежал в Египет, где постиг тайные премудрости и пронзил времена своим оком. Не знаю, какую силу он обуздает, но опыт мне подсказывает, что лучше бы и не знать. Видимо, мудрец заглянул… заглянет… вперёд лет на двести.

У Ицхака увлажнились глаза и побелели щёки. Он справился с дрожью на губах и выдавил:

— Что же — тогда? Придёт Царь-Мошиах, Избавитель? — Ицхак не спрашивал, Ицхак просил подтвердить его веру. Евтихий отвёл глаза.

— Нет, — отрезал он. — В Испании вас будут тиранить как прежде, а власти повелят принять латинский крест и верховенство Римского папы. Малодушные и лукавые согласятся, но в тайне останутся иудеями. Тогда непокорных и подозрительных сожгут на кострах. Многие убегут с родины, как… как ранее Моисей Маймонид.

— Но почему? — в голосе у Ицхака проскользнул плач. — Всем прочим халифаты, империи… а евреям… — клок его коротенькой бороды заходил вверх и вниз, точно Ицхак сглатывал ком. Он кистями рук сжал себе голову и вдруг затянул, как бы со слезами:

— Ицхак, замолчи! — Евтихий оборвал его. — Твой горький псалом пропоёт каждый из живущих на земле народов!

— Ты не понимаешь… — прошептал Ицхак. — Ты ничего не понимаешь. Бен Маймон отошлёт бесценный дар не вам, не вам, а Соломону… в помощь моему, именно моему народу, а ты… а вы… вы не имеете на него права. Это судьба моего, только моего народа… — Ицхак отошёл, сел на полуприсыпанные песком подушки и опять обхватил руками голову. — Лампа, прожигающая времена, светильник, знающий мудрость веков. А в лампе можно запросто разжечь огонь? А! Зажечь в ней огонь?

Он вскинулся, ища поддержки. Магрибинец горько усмехнулся, глядя на недосягаемый светильник. Ицхак стиснул руки в запястьях. За решётчатым окном нёсся песчаный ветер, песок залетал в окно пригоршнями и сыпался на одежду. Ицхак не стряхивал.

— Зажечь… — колеблясь, повторил Евтихий.

— Зажги огонь, — севшим голосом велел магрибинец. — Из огня состоит плоть джиннов и ангелов, огнём движутся сферы небес, а в небесах начертаны судьбы мира. Ты их не прочтёшь, румиец, ты не знаешь начатков халдейских наук. Только науки магов al-Gebra, al-Himia и звёздные al-Manahim откроют, как приготовить огненные письмена!

— Apparatus, приготовление, — для чего-то повторил Евтихий.

— В таинственном огне, — желчно кивнул магрибинец, — записаны все знания…

— Codire, записывать, — механически повторил Евтихий.

— Остаётся лишь объявить огню свою волю…

— Progpamma, объявление воли.

— Румиец, ты намерен повторять все слова на твоём нечестивом варварском наречии?

— Нет, магрибинец, лишь те, — Евтихий медленно поставил светильник на ковёр, — что предостерегающе звучат, когда в руках держишь эту лампу. Лампа распознаёт смотрителей по кончикам пальцев. Твои отец и брат, а ещё отец жены твоего брата были смотрителями. В Али ад-Дине — их кровь. Избивая парня, ты сознательно берёг его руки от повреждений?

— Я не избивал его, а пробуждал в мальчишке взрослого! — защищался магрибинец. — Да, светильник чудотворного огня читает людей по рукам. На руках есть пот и чешуйки кожи, а в них — тайна всего, что написано на роду…

— Geneticus codex, — повторил Евтихий.

— Румиец, заткнись! У меня мороз дерёт по коже от твоего наречия.

— Не от наречия, а от тайного смысла, который ты, магрибский колдун, хоть и не ведаешь, но спиной ощущаешь!

Еврей Ицхак быстро поднял голову:

— О-о, я теперь понял. Руки, кровь, пот и рисунок на коже! — он метнулся и схватил лампу, судорожно сжал её ладонями. — О-о, чувствую! Как перстом Ангела по скрижали сердца. Как сладко хоть один миг побыть её смотрителем. Мы родная кровь… Рабби Мойшей хотел, чтобы лампа подчинялась лишь Соломону. Соломону! Царь Шоломон — еврей, и рабби — еврей, и я тоже — еврей. Мы от Йегудина колена, мы, иудеи, роднее Соломону, чем кто бы то ни было! — он запальчиво выкрикнул.

У Евтихия настороженно сжались губы и сузились глаза. Еврей Ицхак нежно, как дитя, держал светильник и гладил. За его спиной шатко привставал и, не скрывая досады, смеялся магрибинец. На лице Ицхака сменялись то радость и трепет, то боль и отчаяние.

— Огонь — субстанция, движущая небесные сферы, — говорил он, болезненно прикрывая глаза. — Огонь — таинственный атрибут мироздания. Рабби, ты смог дотянуться и отщипнуть от него частичку, ты заключил её в медный сосуд, — закатив глаза, он блаженно беседовал с Маймонидом. — Тут — воплощённое знание о временах, народах и мироустройстве. Тут — власть перемещать великое и ценное, что было и будет под небом. Воплощение огня, — он повторил ещё раз, — воплощение.

— Informatio, — механически повторил Евтихий, — воплощение…

А Ицхак вздрогнул:

— Ай, как же ты, мудрец, обманулся? — он слезливо сморщился. — Ай-яй-яй, Мойшей бен Маймон, ты направил светильник не в Эрец-Исраэль, а к необрезанным мидянам и персам. А кольцо, ключ к воплощённому огню, узнающий руку родного по крови, ты отослал на край света. Зачем?… Или же…

Ицхак потрясённо поднял брови, что-то прозревая внутренним взором. Он смешался.

— Ну, вот и ты, Исаак, это понял. Никто не ошибался, — Евтихий настойчиво забрал лампу из рук Ицхака. — Светильник веками лежал в Эрец-Исраэле. Его увезли вавилоняне, когда расхищали Иерусалим, потом спрятали персы. Охолоди, Исаак. Премудрый Соломон распорядился светильником и кольцом, как счёл нужным. Иначе кто же, по-твоему, велел выгравировать на перстне горькое: «Хам зэ йаавор» — «Пройдёт и это!»

— Что значит — кто? — Ицхак не хотел отдавать светильник, но подчинился. — Разве царь не принял дар и отказался? — он беспомощно перевёл взгляд с Евтихия на магрибинца. — Но почему же, Шоломон бен Давид, почему! — Ицхак чуть не рыдал. — Отдай, отдай мне эту лампу хоть на час, хоть на пару мгновений, и я спасу мой народ, поразив его врагов самым страшным, что ведомо светильнику — всеми громами и молниями, всем частным действием …

— Чем? — Евтихий заслонил светильник краем хитона.

Лицо у Ицхака морщилось и кривилось от слёз:

— Я не знаю, что это… Услышал от лампы… — Ицхак тянул к светильнику руки, но применить силу не решался. — Частное действие . На твоём проклятом языке это звучит как atomice energia , — он отступил, — сам думай, что это такое. А я не хочу, мне страшно…

Ицхак обмяк и опустился на усыпанные песком подушки. Он уронил голову на руки и зарыдал, раскачиваясь из стороны в сторону. Распахнулась дверь. Сквозящий ветер занёс из окна пригоршню песка и пыли. В дверях стоял Ибрахим. Ицхак, напоказ выражая скорбь, собрал песок с пола и посыпал им голову, продолжая раскачиваться и плакать: