Максим Форост - Вперед, государь!

— Вягин, что Первый? — ни нотки чужого акцента в голосе. Спокоен как в бою. Ни одна нервная струнка уже не сыграет, не вздрогнет.

— Час до подхода наших, полковник, — Вягин вытянулся, стискивая в пальцах автоматный рожок, ещё наполовину полный. — Наши почти рядом, суки, ещё только часик, Суренян.

Вот тут, над телом брата, он впервые попал глазами в глаза Вягина. Они были как дым, что полз над землёй — густо-серые и ускользающие.

— Им придётся вступить в бой прямо с колёс, — сказал Суренян.

Когда свои подошли, полк Суреняна сменили, и адище боя осталось там — далеко. Тогда полковник услышал, как Вягин, тряся головой, доказывал:

— Нет, ты меня слушай, придурок. У него брат с кишками наружу помер, а он, сука, хоть бы поморщился. Не человек он, блин, говорю тебе. Камень!

Ни тени эмоций не пронеслось от этакой характеристики. Согнувшись — отчего-то он стал сгибаться при ходьбе, полковник прошёл мимо.

А вечером именно ему, Вягину, признался:

— Ты смотри за мной. Слышь? Боль у меня во лбу.

— Где? — прохрипел тот.

— Во лбу. Вот здесь, — Суренян ткнул пальцем себе в лоб, — и кровь. Ты не видишь? А я порой вижу и чую, как она пахнет.

Признался в недомогании, как сдался. Ноги медленно подкосились, судорога пробила всё тело, и зубы — зубы так стиснулись, что просунь между ними пруток, сотрут в щепку.

— Припадок! Припадок у Суреняна! — это Вягин всех тогда поднял. — Контузия у него, сука. Да зубы-то разожми ему, зубы!

БМП-шкой его увезли в Царёв-Борисов. Оттуда был самолёт в Москву. В госпитале, записали ему: «бароакустическая травма». А в белёсо-жёлтой палате вручили коробочку с орденом и передали слух, будто бы готовится его повышение.

Появился Доктор. А скоро пришёл и вызов в ставку на Набережную. Обещанная Игра началась.

2

Игра уже идёт, это очевидно. Когда ему позвонили и попросили спускаться, Суренян сбежал по ступеням, и ветер охватил ему плечи. Поданный чёрный авто поглотил Суреняна, а штатские из III Отделения были молчаливы и предупредительны. Игра началась.

Авто объезжал вокруг госпиталя, а на выезде оказался в заторе. Грузовик с откинутым тентом перегораживал дорогу. «Спецназ ГРУ» — желтела на борту табличка. Бойцы в камуфляже грузили в кузов инвалидные коляски.

Вдоль шоссе — Каширская линия зенитно-ракетных комплексов. Она не впечатлила его. В сравнении с Царёв-Борисовской она слаба. Повторных авианалётов в столице не ожидают. Расслабились. Плохо.

Имперские службы и ставка государя теперь на Набережной. Не в Кремле. Здесь — высотное здание. Новейший ампир, намёк на державное величие времён Иоанна Шестого. Подземные перекрытия выдержат ракетное попадание. Чёрный авто нырнул в подземный гараж и замер. Со списком сверили поданные документы.

— Полковник Суренян? Вам назначено… — офицер отдал честь, штатские сопроводили его к лифтам. Лифт был огромен, как… виденный им недавно.

«Кто из них маски? — мелькнула несуразная мысль. — Жандармский ротмистр в синем штатском костюме, может, он — Скарамуш или Труфальдино?»

На Ассамблее прошла официальная часть его награждения. Государь оказался молодым человеком, очень полным и в круглых очках. Флотская форма капитана I ранга ему совершенно не шла.

С государем была и встреча с глазу на глаз — в его кабинете. Суренян напрасно искал в молодом человеке сходство с Иоанном Шестым. Император и сам смущался своей несхожестью с предком.

— У вас необычное интересное имя, полковник, — осторожничал государь.

— Я — хаестанец, ваше величество. Мы, хаестанцы, необычный народ. Вместо имён старых героев Баграта, Санасара и Трдата у нас теперь в ходу Эдварды, Роберты и Сержи.

— Но персонаж с вашим именем, — звонко сказал государь, — это мой любимый комический герой. Он — оптимист и неунывающим остроумием утверждает жизненные ценности.

Слова хорошо выучены. Полковник промолчал. Со стены давил портрет маршала Петра Михайлова, погибшего лет триста назад недалеко от Царёва-Борисова.

— По рождению вы иностранец, полковник, но выразили желание служить моему народу. Хотели бы вы, оправившись от ранения, продолжить нести службу? — молодой толстый царь поблёскивал на Суреняна маленькими очками.

Ассамблея поразила его натёртым до блеска паркетным полом. Лак при искусственном свете становился зеркальным.

— Что вы ответили императору? — любопытствовала одна дама.

— Ответил ему: да, Иван Антоныч, — отделался Суренян.

— Иван Антоныч — самому государю? — дама задохнулась глинтвейном. — Я хотела сказать, как это символично, что государя зовут как его великого предка!

По паркету проскользнул некий майор с фужером шампанского. Представился, назвался ещё раз, вообще он явно старался попасться на глаза Суреняну:

— Косильцев, майор Косильцев, слушатель Академии Генерального штаба…

«Дать бы тебе по ушам, слушатель. Распустились здесь», — скривился Суренян.

— Ранения, ожоги, контузии мимо проскочили, да, майор? — с акцентом, признаком крайнего раздражения, вырвалось у Суреняна. — Слушателям контузии вредны — на уши плохо действуют.

Майор стерпел. Значит, сильно хотел быть замеченным. Отпил шампанского, стал оправдываться:

— У меня позади высшее военное училище, а после восемь лет службы в Харбине. Казармы, этот вечный песок, перебои с продовольствием. Потом — Академия Генштаба.

Полковник напрягся и стиснул зубы. Жаль, нету здесь Вягина: — «Вот он-то — честный добряга. Тоже, наверное, в отпуске после Царёв-Борисова. Найти бы его…» — промолчал.

С майором их развели: Косильцева в одну сторону, Суреняна в другую. С ним, кавалером императорских наград, хотели поговорить. Вот, подвели к седоватому человеку с резкими морщинками возле носа.

— Это — сенатор Бугримов, — шептали ему. — На Ассамблее он с дочерью, — и тут же громко: — Полковник, заметьте, сенатор, как и вы, хаестанец.

Суренян пожал протянутую руку, а по сенаторской спутнице пробежал взглядом и… снова посмотрел.

— Доброго дня, уважаемый, — невольно сказал на родном языке.

Сенатор, очевидно, смешался, натужно растянул губы:

— Не говорю на родном. Жаль. Но дочка учит… Дезди-джан! — позвал дочь. — Мы из хаестанцев Москвы. Пять поколений в столице.

Юная спутница подала руку:

— Отец и я рады видеть героя, — сказала на родном, но с сильным русским акцентом, и сразу назвалась полным своим именем. Оно прозвучало неожиданно, слишком неожиданно.

Суренян, чуть тронув её руку, смутился и, скрадывая неловкость, бросил заученную фразу:

— Мы, хаестанцы, странный народ: вместо добрых имён Корен, Самвел и Саркис у нас всё чаще Тельманы, Цезари и Гамлеты.

— И Отелло, — добавила Дезди-джан, и Суренян почувствовал себя откровенно глупо. Даже, кажется, покраснел. Жалко, рядом нет Вягина. С ним проще, а без него словно кусок себя потерял.