Максим Форост - Вперед, государь!

А майора Косильцева тщательно закрывали спинами другие офицеры. Майор Косильцев перепил шампанского и, расхристав на себе китель, доказывал, что счёт ранений и контузий — это не признак военного опыта, как число поражений — не показатель общевойсковой готовности.

Выписка из госпиталя затянулась. Доктор откладывал её со дня на день. Взорваться бы да наорать на него с южной горячностью! Но вспышка только отсрочит положительное заключение.

— Скажите, вот эти ваши приступы, они вам не в новинку? Скажем так, они — не последствие контузии? Приступы случались и раньше?

— Раз или два, — Суренян нехотя признавался. — Мальчишкой неудачно… гм… соскочил с поезда. А меня неудачно… поймали хозяева поезда.

Доктор резко положил очки на бумаги:

— Полковник, я знаю вашу историю. Симптомы, предшествующие припадку, всякий раз одинаковы?

— Боль во лбу, — Суренян натужно выдохнул, — и кровь, ощущение крови на руках. Липкая, тёплая. И запах.

— В Москве отдохнёте, — глядя в стол, выговорил Доктор.

Суренян не выдержал и вскочил:

— Бросьте, Доктор! Ну что нужно сказать? Маска, я вас знаю! — горячась, он вскочил с места.

— И? Что из того? — Доктор сплёл пальцы, без очков и без маски он словно растворился — зауряднейшее лицо.

Полковник пожалел о срыве. С досадой оскалился, показывая неудовольствие. Потом глянул на Доктора, почти просительно:

— Мне бы капитана Вягина найти. Он где-то в Москве, — выдавил через силу.

— Зачем? С сослуживцем вам будет легче? В одиночку мирная жизнь пугает?

— Доктор, к чёрту ваш психоанализ! — взорвался Суренян. — Разгадал я ту чёртову загадку про дорожный брод на какой-то речке. Кто он был, тот шутник в маске — какой-то актёр? Какого хрена вы меня тут держите! — сорвалось с языка, но он опомнился: — Простите, ну, простите, ненарочно… Как он сюда попадает?! Из прошлого?… — выпалил, наконец, главное.

— У-у, сколько вопросов сразу, — Доктор с интересом следил за ним.

Москва — город крупный, — сказал тогда Доктор. Город на четырёх путях, на вековом перекрёстке. С запада на восток Смоленская дорога переходит во Владимирку. К северу тысячелетняя трасса уходит к Неве и Невскому городку. На юг — Каширское шоссе к старым границам, что когда-то шли по Оке.

— Где люди ходят веками, там есть и переходы в веках, — не глядя в глаза, сказал Доктор. — Те, кто в Игре, их чувствуют. И ты почувствуешь, коллега Капитан.

В тот день — и это подстегнуло его — с утра позвонила Дезди, дочь того сенатора, и почти пропела в трубку:

— Отелло Робертович?

Обратись она по-другому, всё в ленте времени сложилось бы иначе…

За Новокутузовским проспектом после дома Фестиваля Масок струной натянулось Старо-Смоленское шоссе. Оно уходило в частный сектор, в одноэтажные районы. В тех районах деловые центры из-за авианалётов не строились: средств ПВО на весь мегаполис недоставало.

Там на шоссе белела Триумфальная арка. Когда-то она стояла над трассой, а под ней проходила победившая армия. Теперь арка умещалась на разделительной полосе. Полковник прошёл под нею, но ничего не ощутил. На той стороне перехода был всё такой же одноэтажный город.

Двое брели навстречу полковнику по пыльной дороге. Один костерил почём зря правительство и армию:

— Проклятая военная служба! Производство в чины — по дружбе и по запискам! Я избороздил проклятые моря, а меня — в отставку. А столичного грамотея… грамотея…

— Местные? — окликнул полковник.

Тот, что ругал армейские порядки, вдруг вытянулся и свёл каблуки, нутром чуя в Суреняне военного. Выправка, осанка, взгляд — тяжёлый и жёсткий. Суренян удовлетворённо кивнул: «Вольно!»

— Сам-то кто? — хмурился второй, очевидно, гражданский.

— Где дом мистера… мистера… — и Суренян с усилием назвал громкое имя.

Вот же этот городок, «дорожный брод, что на эйвонской речке», Стратфорд-на-Эйвоне…

— Ага, мастера Шакспера! — отчётливо акая, подхватил второй, гражданский, он знал этот дом, знал и старую мастерскую.

Из мастерской к Суреняну вышел старик-перчаточник в фартуке и со счётами в руке.

— Хотите заказать пару перчаток, сэр? Как вас зовут?

Суренян не решился назвать себя здесь по имени.

— Мне бы вашего сына, почтенный… Уилла.

— А! — перчаточник просиял. — Мой добрый сын Уилл в Лондоне. Лондон — крупный город, он — на путях многих вековых дорог…

Полковнику стало не по себе, он покинул мастера.

На краю городка поджидал его в полосатом ярком костюме, в синем берете и в чёрной усатой маске Бригелла. Похожую маску он протягивал Суреняну.

— Приветствую, коллега Капитан! Бербедж. Ричард Бербедж, актёр. Надень эту маску, коллега, тогда разговор пойдёт по правилам.

Полковник подчинился. Военный и актёр посмотрели друг на друга сквозь маски. Актёр был высок, с крупной головой, возможно, с выразительным лицом, но маска скрывала его мимику.

— Как это всё не ко времени, — вырвалось у полковника. — Военное положение, госпиталь, травмы — а тут какие-то ассамблеи, маски, фестивали. Зачем это мне?

Бербедж кивнул, маска спрятала выражение его лица.

— Что в этом мире ко времени, скажи — награды, монархи, улыбки сенаторов? Или сенаторская дочь — красавица-хаестанка?

Суренян, досадуя на себя, занервничал:

— Да не нужно мне это, всё неуместно, — опять пробивался гортанный акцент. — В чём здесь меняющая мир Игра?

— У-у, я не знаю. Никто не знает. Но если чьи-то глаза обожгли чьё-то сердце — живи этой Игрой! Вся жизнь — великая сцена, а люди на этой сцене…

— Да знаю! Даже знаю, кто это сказал, — перебил Суренян, хватая Бербеджа за плечо и разворачивая лицом к себе.

— Смотри! — У дороги росла ива. Бербедж ухватил её ветвь за самый кончик. — Тянешь за будущее, а за ним тянется всё прошлое. А потрясёшь за прошлое, — он перехватил ветку, — сотрясётся всё будущее. Времена взаимосвязаны!

— Но…

— Молчи! — предостерёг Бербедж. — Ступай! В свой гремящий оружием мир — там ждут тебя.

Ива дрожала и шелестела листьями. Шпалы и рельсы, песок и боль — вот, что это напомнило полковнику.

Тот телефонный звонок растревожил его. Звонить от Бугримова мог его референт или помощник. А позвонила сама Дезди-джан:

— Отелло Робертович?

Её отец устраивал закрытую вечеринку — частный приём, где будут не все, а лишь близкие партнёры отца. Дезди-джан звала и его, Суреняна:

— Вы будете? Отец приглашает, и я буду вас ждать.

Вечер у них в доме?

Душа разволновалась, ему стало неспокойно. Всё это слишком! Горячо на душе. Право слово — в проклятом бронепоезде было легче.

На днях в Доме офицеров встретил он Вягина. Вягин с распущенным на шее галстуком обмывал майорские звёзды.

— Па-алковник Суренян! — полез обниматься.