Максим Форост - Вперед, государь!

Он отыскал его дом. Из двери вдруг вышел тот самый актёр. Суренян узнал Бербеджа по росту, по манере размашисто двигаться. Окликнул:

— Маска Бригелла! Ну, здравствуй.

Тот остановился. Без маски Бербедж показался не слишком молод. Тяжёлое, хотя и подвижное лицо. Долго всматривался, узнавая. Лицо наконец разгладилось:

— А-а, коллега Капитан. Пришёл-таки. В моём времени мы не виделись пять лет.

— Веди меня к нему! Веди, — нервничал Суренян. — Не знаю, но зачем-то мне это нужно.

— Но наш Уильям…

— Или наш Виль я м — а? Как правильно? — оборвал полковник. Бербедж его не понял.

Уильям сидел у камина с трубкой в руках. Курил. Этому человеку уже лет под сорок, а на голове у него проплешина.

— Уилл, вернулся к тебе с порога, — Бербедж ввёл за собой Отелло. — На вот тебе солдата, который воевал на суше и на море.

На столе валяются «Хроники» Холиншеда и ещё какие-то книжки. Суренян охватил комнату взглядом — как перед боем. Уильям тотчас опустил протянутые к камину ноги.

— А скажи, милейший, — он оглядел полковника, не выпуская из рук трубки, — не был ли ты в итальянской Венеции?

— О, это старый боец, он побывал в разных странах! — заверил Бербедж.

Суренян жёстко перешёл делу:

— Что это за Игра, в которой моё сердце становится пешкой?

— Милейший, ты о какой игре — о последней премьере Бербеджа или о том, что Бербедж обыграл тебя в кости? — Уильям рассмеялся. — Наш Ричард бесподобен во всём!

— Э, Капитан, наш друг не в курсе Игры, — Бербедж поспешно проговорил, а довольный собой Шекспир замурлыкал себе под нос песенку.

У Отелло Суреняна сердце тисками сжало, когда он расслышал её слова. Сидит, вот, перед ним этакий преуспевающий буржуа! Всех-то его забот, что купить себе домик и обеспечить дочкам приданное.

Да рассказать ли ему, рассказать ли, что такое жизнь? Жизнь есть война! Знает ли он об этом, сидя в тепле у открытой печки! А Шекспир, этот великий Шекспир напевает себе под нос песенку:

Ивушка кудрявая, ивушка плакучая, снова ивушка… И здесь нашла его.

Ожесточённо, нервно, сбивчиво обрушил полковник на обывателя в тёплых туфлях всё, что видел сам. Слушай, буржуа! Ядра, чугунные ядра, вот как они рвут на части тела, и вот как летят клочья плоти, когда бьют с неба ракеты… Галеры, полные рабов галеры, слушай, как плеть хлещет рабам спины, как смрад и пекло от топки бронепоезда жжёт тебе горло.

Да знаешь ли ты жизнь, буржуа! Вот тебе — детство, и плен, и гибель брата. Вот тебе жизнь, великий Шекспир.

— У тебя семья-то есть где-нибудь, воин? — Уильям слушал и не менялся в лице.

Была бы хоть капля жалости, он бы, Суренян, запустил ему в морду томом Холиншеда.

— Ты не женат, — он догадался, нет, не догадался: понял. За эту понятливость полковник многое простил Шекспиру.

Разницу в их жизни простил. То, что у одного — дом, камин и дети в деревне, а у другого — фронтовой округ, линия обороны от райцентра до станицы и дьявольская бомбёжка, всё это простил.

А потому, терзаясь душой, выдохнул ему одним горьким, рваным выдохом и про большой мирный город, и про ассамблеи, и про сенаторскую дочку… Будь проклято то, что нету здесь водки! А без водки говорить про это — боль адская.

Вот тут-то Уильям сжал губы и спросил:

— Ты что ж это, боец, совсем один, что ли, на свете? — конец трубки в руке у Шекспира дымился. — Никого нет? Друг, хотя бы, есть у тебя…

— Друг… — поперхнулся Отелло. — Друг Вягин, его зовут… — память чёртова, нет, война проклятая, Суренян с ужасом понял, что не знает имени Вягина. — Не спрашивал. Его зовут майор Вягин. Прежде звали капитаном, а ещё прежде — прапором. Я иногда ненавижу его, а иногда почти люблю его, он подонок и редкостная сучара, — сказал почти ласково. — Он понимает меня. А я — его.

Так, выговорившись, и рассказал про повышение и службу, про Косильцева и вечера у сенатора Бугримова… Ох, уж эта ивушка плакучая — язык снова свернул на Дезди Бугримову.

— Тебя-то как зовут, ратник? — перебил Уильям, про ивушку ему всё было ясно.

— Оте… — вырвалось у Суреняна, но пронеслась мысль: а написал ли уже буржуа ту комедию о толстяке и проказнице-жёнушке? — У нас странные имена, — он уклонился. — Начальника Эдвардом звали, как ваших королей, а сослуживца — Гамлетом. Имечком вам обязан! — он козырнул, свёл каблуки вместе и вышел.

Как-нибудь сам дорогу разыщет. К госпиталю и к Дому офицеров.

А разбросанные бумаги полетели со стола на пол. Хлопнула пыльная книжка — «Новеллы» Джиральди Чинтио. Шекспир поднял её, не глядя сунул под стол.

— Бербедж, придумай необычное имя. Его должны звать как воина, как древнего императора, — Шекспир, волнуясь, потирал пальцы. — Но на итальянский манер, публика это любит.

— Цезарь, — Бербедж застыл у двери, следя за Уиллом.

— Цезарио? Нет, не годится, — тот сморщился. — Да и было не раз.

— Карл, Август, Отон, Фридрих… — Бербедж механически перечислял, не сводя с него глаз.

— Постой! — ухватился Уильям. — Отон… Отелло!

Бербедж закусил себе палец, чтобы не вскрикнуть.

— Уилл, ты что это, Уилл, ты хочешь написать про какого-то солдата? Да, подожди. Театр ждёт комедию. Ну, ту, где простак ревнует свою жёнушку…

Уильям скомкал на столе бумаги и запустил их в открытый камин.

— Понятно, — Бербедж отступил. — Но ты обещал мне роль старого короля, которого предали дочери.

— Короля ты сыграешь, — Уилл отмахнулся. — Но прежде, — он указал на дверь, в которую вышел полковник, — ты сыграешь его. Это будет твоя лучшая роль, Ричард, клянусь тебе.

Бербедж молчал.

— Эй! На твоём памятнике напишут, что ты сыграл его! Я же догадался, твой гость… он из твоих коллег. Нет?

Бербедж прислонился к дверному косяку. Пути и повороты Игры непостижимы!

— Я думал… Игра пойдёт как-то иначе, — прошептал Бербедж. — Что-то должно было измениться, но не здесь, а там… Тогда и здесь всё обернулось бы к лучшему.

— Ричард, — Шекспир положил руки ему на плечи. — Прошу тебя, узнай, что случится с ним дальше. Слово в слово узнай.

Он догнал полковника почти у самых западных ворот. Отелло Суреняну уступали дорогу старые моряки, а отставники-ратники вытягивались перед ним. Бойцы чуяли в нём человека, умеющего приказывать, посылать на смерть и рисковать собой.

— Капитан, прости, — Бербедж был в маске Бригеллы. — Я не знаю, как повернётся Игра. И не знаю, что тебя ждёт.

— Назначение на фронт, — отрубил Отелло. — Победа или гибель.

— Капитан, я хотел бы верить, что твой мир — это наше прошлое. Если наоборот, если твой ад — это наше будущее, тогда мне лучше утопиться в Темзе.