Максим Форост - Вперед, государь!

— Не разоряйтесь так громко: здесь служебная территория. Комендант может вызвать охрану, — Доктор подтолкнул его прочь от дверей Генштаба. — Выйдите за ограду, там ближе к публике.

Раймер сбросил с себя его руку и пошагал вдоль здания. Прямая спина аристократа источала презрение и ненависть.

— Это кровавый фарс! — он был не в силах себя сдерживать. — Чудовищное безвкусие! Его предел — быть трубачом в интендантской роте!

Гудят авто, транспорт ползёт по разбитому асфальту, клубятся выхлопные газы. Доктор даже не смотрит на Раймера.

— Нельзя было допускать брака дочери первого лица Сената с приблудным кавказцем! — кричит он.

— А это уже низко, сэр Томас, — скривилась Дезди.

Она не уехала к аэродрому, она всё ещё пыталась прорваться к служебному ходу. Доктор быстро подошёл к ней и поддержал за руку.

— Раймер, это становится бесчестным, — бросает Доктор. — Здесь вам не Англия времён охоты на ведьм.

Раймер захохотал вызывающе:

— А всё, коллега Доктор, нет больше привычных стран и эпох! Мир перевернётся из-за вашей Игры с ног на голову.

— Эй, коллеги, а почему вы здесь — и без масок? — ахнула, что-то понимая, Дезди. — Разве Игра закончилась? Постойте… — она зажала рот руками, догадываясь. — Я поняла, кто такой маска Капитан…

Раймер торжествующе молчал. У Дезди в глубине глаз промелькнул испуг:

— Я даже не предполагала, нет-нет, я и не догадывалась, что моя и его жизнь… изменят… реальность времён.

— Видите ли, маска Лючинда, — Раймер сузил глаза. — Игра стала неодолимой. Предполагать не берусь, что случится с вами, мадам Суренян, и вашим смуглым супругом.

— А всё, Игра закончена, — Дезди спохватилась. — Я узнала Капитана! Смотрите, как изменился мир: человек другой нации стал военнокомандующим. Что? — она посмотрела на Доктора.

— К сожалению, нет, Лючинда, — остановил Доктор. — По правилам Фестиваля догадки по подсказке не засчитываются.

Раймер спиной привалился к ограде здания. Тень аэростата укрыла его от солнца. Раймер поднял глаза:

— Как вы могли… Ну, генерал, ну, сенаторская дочка — и что? А вот кто-то пишет про вас пьеску — и всё, меняется жизнь. Не будет ни военной аристократии, ни правящей элиты, ни разумного хода истории…

— Вы это о чём, сэр Томас? — не выдерживает Дезди. — Какая пьеска?

— Пьеска… Которую бездарный Эйвонский выскочка зачем-то написал взамен комедии о ревнивом добряке Отелло и бойкой на язык жёнушке.

Дезди испуганно взглядывает на Доктора:

— Я… не понимаю. Мне как-то не по себе. Боюсь, Коломбина права: ива на платье приносит несчастье.

Доктор долго молчит. Военная форма маскирует его чувства.

— Вы успеете… — выдавливает Доктор. — Успеете к нему на аэродром. Теперь остаётся лишь ждать развязки. Игра завершится, когда сбудется всё пятистишие.

Дезди стоит на месте, потом собирается с духом.

Рич Бербедж озирается, стоя на улице мегаполиса. Там, где недавно рухнул самолёт-снаряд, дом обратился в груду кирпича и деревянных балок. С руин тянет дымом и жжёной резиной.

— Я простой актёр, — признаётся Бербедж. — Мне иногда страшно, коллега, приходить в ваш воюющий мир.

Унимая волнение, Доктор приваливается к стойке рекламного щита.

— Маска Бригелла, это правда? Вы познакомили Капитана с Эйвонским Лебедем? — Доктор не в себе, у него дрожат руки. — А пьеса, Ричард, та пьеса — уже написана?

С развалин отходит колонна автомашин III Отделения. Грузовики вывозят битый кирпич, смешанный с обломками чьей-то мебели. В стороне дежурит реанемобиль с погашенными маячками: живых под руинами, возможно, и нет.

Доктор по-прежнему в форме военного врача. Бербедж — в театральном костюме. Вместо берета Бригеллы у него под мышкой гамлетовская шляпа.

— Я только со сцены, — извиняется он посреди развалин.

Над городом — звон сметаемых стёкол. Он нескончаем. На улице ни одного целого окна. Доктор судорожно вздыхает:

— Как простая пьеса может изменить реальность времён? Не могу в это поверить…

— Поэтому ты и не актёр, коллега! — вскидывается Бербедж.

Армейское оцепление окружило кварталы. Впускали родственников погибших. Бербедж, глядя на чёрные мешки, признаётся:

— Видел ли ты, коллега Маска, как город сдаётся на милость солдатам парламента? Или как король четвертует изменников? А я мечтаю, — вдруг тихо говорит актёр, — чтобы завершилась наша Игра, кончились катастрофы, устоялся бы мир, а после… вдруг оказалось, что за плечами у нас совсем другое прошлое. Без войн.

Налетела и накрыла их волна горького дыма. Чадили обломки самолёта-снаряда. Доктор не вытерпел, достал маску — кожаный нос-респиратор средневекового медика.

— Иногда на эту эпоху можно глядеть лишь через прорези маски. Бербедж, я боюсь за них, — вдруг предсказал Доктор. — За Капитана, Влюблённую Лючинду и старика Панталоне. Недописанная пьеса плохо для них кончится.

— Why so? — вырвалось у Бербеджа. — Почему?

На Доктора накатила такая усталость, что маска стала давить ему лицо и виски, он с видимым трудом снял её.

— Счастливые финалы не так потрясают мир, как трагические!

Громкоговоритель просил собравшихся разойтись. Конная полиция расчищала улицу для второй колонны грузовиков.

Бербедж молчал. Он терзал и мял под мышкой гамлетовскую шляпу. Звон битого стекла внезапно стихает, и Бербедж вздрагивает:

— Ещё две строчки сбылись, — он судорожно шепчет.

— Что?! — восклицает Доктор.

— Пятую, пятую строчку вспоминай! — Доктор бросается к Бербеджу. — Это ведь ты её назвал, ты!

— И срезанная ива… зацветёт, — меняется в лице Бербедж.

— И срезанная ива заалеет , — кричит на него Доктор. — Ты сказал: заалеет ! Ты — актёришка, шут! Мало тебе трагедий на сцене твоего балагана? Кровью же, кровью она заалеет!

— Я сказал: зацветёт , — оправдывается и вырывается Бербедж. — Зацветёт — это было в рифму к разорвёт …

— Ты сказал: заалеет !

Доктор выпускает гамлетовский камзол Бербеджа. Доктор кривится, он близоруко — без очков — щурится. Над микрорайоном снова натягивают противовоздушную сетку.

Северное шоссе резко сужается. Чёрный авто несётся по пустой трассе. Наверное, Игре скоро конец. Сердце сжимается, и так хочется верить, что Игра — позади. Он выиграл эту Игру. Разве нет? — «Пусть будет так», — шуршат по асфальту шины авто.

Сирота, казарменный мальчишка — он выжил. Военнопленный и раб — он спасся. Он победил и ракетные обстрелы, и пекло Царёва-Борисова! Он награждён, он в чинах, в Армии нет ему равных. А впереди — всего один бой, одна последняя победа.

С шорохом катится авто по Северному шоссе. Душа нестарого генерала — не на месте.