Максим Форост - Вперед, государь!

— Ну-ка, Трувёр, поспорь с ним! — и засмеялся.

Наш поединок оказался недолгим. Я быстро разоружил чёрного гвардейца — гардой меча поддел его шпагу, и она зазвенела по мостовой. Довольные зрители закричали и захлопали. А гвардеец простодушно насупился, но не обиделся и сказал, подбирая с земли шпагу:

— Всё равно тут петь нельзя. Нельзя и всё.

— Это ещё почему? — я усмехнулся. Я был снисходителен к нему, проигравшему, да и поддержка зрителей меня окрыляла.

— Потому что на эту площадь выходят окна Белой Принцессы! Понятно? — гвардеец показал рукой на те окна.

Я поднял глаза и вдруг всей кожей почувствовал, как в этот миг первый и второй миры срастаются в новую реальность. Они сливались и проникали друг в друга. Дворцы совпали с многоэтажными зданиями, городские площади соединились с дворами посреди кварталов. А окна, на которые показал мне гвардеец, срослись с окнами квартиры, в которую недавно въехали я и мои родители.

— Это мне-то нельзя тут петь? — я вложил в голос максимум самоуверенности. — Ты действительно считаешь, что именно мне — и нельзя?

Гвардеец смешался, а я громко запел. Что-что, а уж петь во дворе собственного дома я имел полное право.

— …Да куда ты всё время смотришь? — окликнула меня мать.

Когда тебя выдергивают из одного мира в другой, ты теряешь нить разговора.

— …Ты что же, видишь то, чего нет? — встревожился отец.

Собственно, меня никто и не выдёргивал. Я просто переводил глаза с папы и мамы на чёрных гвардейцев и белых рыцарей. Занятно, но всё, что я говорил и пел людям одного мира, никак не воспринималось людьми в мире другом.

Горожане скопились на дворцовой площади, они увидели, как Трувёр сбился на полуслове и уже не смог ни закончить, ни повторить начатую песню. Досадную осечку слушатели объяснили тем, что в это мгновение из ворот дворца — вернее, из подъезда моего дома — выходила свита Белой Принцессы.

Да, той самой Белой Принцессы. Трувёр или трубадур рано или поздно находит ту, ради которой поёт. Через всю площадь, поверх голов собравшегося народа, мы смотрели в глаза друг другу и узнавали: я — её, а она — меня.

— Тереза, — прошептал я одними губами, ах, эта светлая короткая чёлка, этот жемчужный венчик на её лбу, этот серебристый плащ… Ведь я же всегда знал её имя: — Тереза! — я повторил.

В её глазах заблестели слёзы, и мы сквозь толпу бросились навстречу друг другу.

— Ты, всё-таки, нашёл меня, — прошептала она.

Довольные зрители зашумели, и белые пажи из свиты Терезы оттеснили чёрных гвардейцев.

— После стольких-то лет? — вырвалось у принцессы, потому что со дня нашей встречи прошло несколько лет. — Как, как ты нашёл меня?

— Я здесь живу, — ответил я. Ведь так оно и было, её дворец был теперешним моим домом.

— Э-э, нет! — она подняла пальчик и несколько раз покачала им перед моим носом. — Здесь живу я, а не ты. Не забывай, твой мир — лишь тень моего.

— Если ты скажешь, что мой мир — иллюзия, — громко сказал я, — то я повернусь и уйду, — я показал характер.

Народ ахнул, свита Белой Принцессы остолбенела. Какой-то бродяга и уличный певец посмел разговаривать на «ты» и спорить с самой принцессой! Но Тереза с неожиданным миролюбием уступила мне:

— Ладно, нет никаких иллюзий. Есть два мира одной реальности, — и она позволила мне взять себя за руку.

Вот так, на дворцовой площади вместо объяснения в любви у нас произошёл философский спор.

Рука об руку мы поднялись во дворец — по лестничным маршам моего блочного дома. Так я остался в покоях принцессы. Между прочим, гостиная моей квартиры оказалась её тронным залом. Меня встретило презрение придворных, особенно тех, кто относился к чёрной знати. Но едва мы с Терезой остались одни, то есть рядом не было ни чёрной или белой свиты, ни моих родителей, как Тереза метнулась ко мне, прижалась всем телом и горячо прошептала на ухо:

— Никогда, никогда не говори им, откуда ты взялся! Для них ты просто бродяга-трувёр и моя прихоть, — её губы скользнули по моей щеке.

— Я и есть бродяга и трувёр, — успел я ответить.

Тут в принцессины покои ворвалась в сопровождении гвардейцев Дама в угольно-чёрном платье. Два офицера чёрной свиты встали у дверей, а четверо прошли в комнату.

«Так арестовывают», — подумал я, скрещивая взгляды со старшим гвардейцем.

— Ваше сиятельство, — пискнула Тереза, — трувёру не положено петь только на площади под окнами. Но не было акта, запрещающего петь в моих покоях. Всего лишь петь, ваше сиятельство!

— А так же оставаться здесь, ваше высочество? — свысока бросила Чёрная Дама. Но после остановилась, не зная, что предпринять.

Я опустил руку на эфес меча и выступил вперёд, прикрывая Терезу плечом. Никто же не знал, что меч в моих ножнах — учебный. Старший офицер гвардии отвёл глаза, а Чёрная Дама растерялась. Они не хотели устраивать резню прямо в покоях принцессы — в её комнате.

Вернее, в моей комнате, как я воспринимал её, глядя из первого мира.

— Так ты… всего лишь певец? — вырвалось у Чёрной Дамы. — Ну, пой! — она приказала мне и оперлась рукой на мой письменный стол.

Тогда я запел. Я выпустил из сердца на волю всю тягу к свободе, к простору, к полёту. Я спел ей мою отчаянную готовность к поединку не на жизнь, а на смерть.

Чёрная Дама, закусив губу, выслушала и недовольно произнесла:

— Пожалуй, что он просто певец. Пусть так. Ему дозволяется петь, ну, и оставаться здесь, — добавила она нерешительно. — Куда же ему идти? Не выгонять же.

Она удалилась.

Одержав маленькую победу, мы с Терезой стояли у окна и смотрели на дворцовую площадь. Внизу проходили пажи и придворные дамы. Стучали по мостовой кареты. Чуть поодаль поднимались стены замковых укреплений и башен. У ворот стояли противоосадные машины. Другие машины хлопали дверцами, урчали и дымили выхлопными газами. Бензин слегка дразнил обоняние и мне, и Терезе.

— Скажи, — Тереза коснулась моего локтя. — Ты видишь и ощущаешь «тех» и «других»?

Два мира сходились всё ближе. Площадь только что срослась со школьным стадионом. Десять белых пажей наткнулись на группу старшеклассников из местной школы. Те и другие озирались, ощупывали руками воздух, махали перед собой шпагами и портфелями. Боковым зрением они еле улавливали чужие фигуры, но, оборачиваясь, никого разглядеть не могли.

— Смешно, правда? Как будто бой с тенью, — обронила Тереза. — У меня это началось… с самого начала, — призналась она. — Я скрывала. Мне бы не поверили, что я вижу «тех» и «других», — Тереза выжидающе смотрела на меня. — Ты первый из «других», кто увидел меня.

— А Чёрная Дама, — я перебил. — Кто из вас главный — она или ты?

— Тсс, — она прижала пальчик к губам.

За нашими спинами вырос чёрный гвардеец и подал предписание от Чёрной Дамы. Трувёру, то есть мне, разрешалось жить во дворце, но число прогулок принцессы с этого дня сокращалось в два с половиной раза.