Максим Форост - Вперед, государь!

Акамир выслушал Потыка с пониманием и терпеливо кивал ему, а после попытался допросить кого-то из старших жён-лебедей.

— На всё воля Старых богов, — с крайней неохотой выдавила одна женщина в окутывавшей голову льняной накидке и опустила глаза.

На идольском капище стоял вчерашний четырехликий столб-идол. Потык налетел на него, вцепился руками, пинал сапогами и кричал:

— Мне ли кланяться срамному уду? Мне ли чтить его и почитать? — от напора столб накренился и упал, взметнув тучу лебединых перьев. — Где мои дети, Идолище треклятое?

Что было потом, никто доподлинно не знал, но некоторые говорили, что Потык, минуя великого князя, наскоро учинил розыск и расправу, растормошил кого-то из чародеек и, до чего-то дознавшись, скрылся.

Задетый неуважением к себе князь Акамир приказал свернуть поиски. Впрочем, за околицей ржали кони, и Акамир был подпоясан мечом — князь собирался в дорогу, но нарочно тянул время. Евтихий попался на глаза князю.

— Что, грек? — тюркские глаза Акамира цепко оглядели его дорожный плащ и шляпу. — Уже знаешь? Потык в одиночку бросился в погоню. Он просто глупец.

— Князь Михайло никого не догонит? — Евтихий нервно сцепил руки, впервые он не смог унять внутреннюю дрожь.

— Нет, грек, как раз наоборот. Потык их догонит. Поэтому он — глупец, а я выжидаю, потому что догнать хочу его одного. А не всю русальскую дружину, — Акамир ухмыльнулся и мотнул головой: — Глупец Потык думает, будто они похищены!

Евтихий кое-как с собой справился. Дрожь унялась, но волнение не исчезало. В памяти возникали Лелины глаза, посматривающие исподлобья, чуть снизу, и напряжённая — точно недосказанная — полуулыбка.

— Что же ты, архонт? — неторопливо выговорил Евтихий. — Князю и правителю своего народа — да не выручить подданного с семьёй? Где это видано, Акамир! В Царьграде тебя считают главой чуть ли не всех элладских славян. Тебя, князь, а вовсе не жреца-проходимца…

После этих слов через малый час времени они выехали.

Акамира сопровождал десяток всадников, да ещё несколько человек сидели на повозках и везли собранную подать — пряжу, холсты и кожу. Добро пойдёт на рынок в Фессалониках, а вырученным серебром князь заплатит подать в Константинополь.

— Wosudar powele, my srobim, — вздохнул трубач с турьим рогом на ремешке. — Wospodin kniazh reche, my spolnim.

Вслушиваясь, Евтихий обернулся. Занятно: в словах трубача меньше шипящих звуков и больше округлого оканья. Евтихий подъехал к Акамиру.

— Твой трубач не из этих мест. Это так, князь?

— А ты наблюдателен, — князь с подозрением глянул на Евтихия. — Он с юга. Что, razumeesh slawiansku rechinu? Понимаешь его речь?

— Нет, не понимаю, — вслушался Евтихий. — Знаю несколько славянских слов и всё.

Вспомнилось, как певуче вылетала славянская речь у Лели…

С горы Парнас клочьями сползал липкий туман. По склонам пастухи прогоняли коз. Завидев людей князя, они торопились перегнать стадо в лес, но не успевали и тогда падали на колени, недоверчиво следя за обозом. Кто же они — греки, иллирийцы, славяне?

Греки когда-то верили, что на Парнасе живут музы, на вершине Олимпа — боги, а у подножия Пелеона — кентавры. Ныне здесь с оружием и обозами, как по своей земле, проезжал князь-варвар. Оповещая окрестности, над дорогами и долиной гремел его турий рог.

«Гора Пелеон и Аполлоновы музы, — мысль скользила, ища хоть какую-то зацепку. — Совоокая Афина оказалась птицеклювым страшилищем. Что сделала Афина? Она изобрела флейту. Музыка… Августа Ирина тоже говорила о музыке. Варварские цимбалы архонт Акамир назвал яровчатыми гуслями ».

Запел турий рог, помог стряхнуть оцепенение.

— Князь Акамир! — не выдержал Евтихий. — Что за чудесный рог у тебя? Он нужен для охоты и войны или для служения твоим богам?

Акамир обернулся. Поначалу ничего не ответил, потом приказал трубачу:

— Podazh greku rog, tot da razwedaet!

— Da, wosudar .

— Gho sudar, no ne wo sudar, — Акамир перевёл на своё наречие.

Рог перешёл к Евтихию. Это был окованный серебром рог лесного тура. Чернью были вытравлены узоры — всё больше цветы и травы. Но на одном узоре страдал привязанный под деревом герой, а на другом уносился злодей с пленницей, и стрела летела ему в голову, вот-вот настигнет.

— Что это — ваше предание?

— Да, — Акамир забрал рог себе. — Кощунник украл деву. Другие говорят, что жену князя. А может, не украл, может, она сама сбежала, — он нахмурился. — Так вот князь-глупец в одиночку догнал их, но победить не смог. Смерть кощунника оказалась далеко спрятанной.

— Это сам князь привязан под деревом?

— Сам. Но на дереве нашлась смерть похитителя. Поэтому злодея застрелила собственная стрела. А жену-изменницу князь поймал и казнил.

Они проезжали лес, где зеленела весенняя трава. Древние верили, что так возвращалась к людям похищенная Персефона. Зимой богиню снова увезут в царство мёртвых, но по весне она опять возродится.

— Хочешь, князь, я доскажу ту историю? Пленница ожила и вернулась к мужу. Я прав?

Акамир косо поглядывал на грека и покачивался в седле.

— Певцы иногда добавляют, — согласился князь, — что их ссора окончилась и они жили долго и счастливо.

— Архонт, ты изготовил рог с магическим весенним сюжетом. Он нужен тебе, чтобы защищаться от заклятий кощунника?

Князь сумрачно молчал. Потом сплюнул на землю — коню под ноги.

— Да, в турьем роге волховской заговор. Одна чародейка выдала его под пытками. Я защищаюсь им от чужих волхований. На всякий случай.

— А знаешь почему, — перебил Евтихий, — ты силишься заглушить заклятые гусли именно рогом?

Князь велесичей выдохнул и подстегнул лошадь. Его гнедая умчалась вперёд. Евтихий хмыкнул и опять нагнал князя.

— Князь, я не глумлюсь над твоей верой, — Евтихий поехал с ним рядом. — Но скажи… В ваших легендах гусли и рог соперничают в силе заклятий так же, как лира и флейта соперничали в баснях у эллинов?

По сторонам тянулась платановая роща, слева проблёскивало озерцо, поросшее по берегам ивами. Где-то здесь заканчивалась Аттика, древняя область Афин, и начиналась Беотия, область Фив.

— Поясни, — процедил Акамир сквозь зубы. Впереди, в половине полёта стрелы, ехали его дозорные.

Евтихий машинально намотал на руку поводья своей лошади:

— Афина изобрела флейту, но флейта уродовала лицо. Ведь, играя на ней, приходится раздувать щёки. Боги смеялись и издевались над Афиной. Лживым богам вообще свойственно глумиться, им неведома предвечная Любовь.

— Ты собрался мне проповедовать? — Акамир поднял плеть, готовясь подхлестнуть лошадь.

— Ни коим образом, князь. Просто я говорю о старых богах всю правду. Было бы хуже, если бы я отцеживал приятные мысли от неприятных.