Максим Форост - Вперед, государь!

— Что это? Что у них в руках? — выпалил Евтихий.

— Тояги , — морщился Потык, — священные жезлы-тояги.

— Нет, это тирсы , — настаивал Евтихий. — Увитые хмелем тирсы. Жезлы сатиров из свиты Диониса. Скажи, откуда это взялось в вашей вере? Вы же не эллины.

— Это не моя вера! — взвился Потык. — Это его вера! — он ткнул пальцем в сторону главаря русальцев.

Впереди шествия выступал уже не молодой волхв. Белая льняная одежда доходила ему до пят. У волхва было мясистое лицо, чёрные, коротко обрезанные волосы и голый подбородок.

— Это их главный маг? — всмотрелся Евтихий, но Потык не ответил.

— Это некто Кощ Трипетович, — вынужденно сказал Акамир. — Он с севера. С далёкого севера.

— От самих гипербореев?

Акамир сумрачно посмотрел и тоже не ответил.

К каменному столбу выскочила полуголая Леля и закружилась. Взлетали и опадали обвивавшие её листья и ветки, белело обнажённое тело. Развивались по кругу белые волосы, мелькали руки, босые ноги. Леля вдруг закатила глаза, запрокинула голову, и губы её приоткрылись. Пересохшими губами она ловила несуществующие капли дождя и дым от русальских жезлов.

— Додола! Додола! — били в ладоши парни и девки. Дым от курящихся трав щекотал им ноздри. Четыре лица каменного идола пялились во все стороны.

Кто-то толкал Евтихия в плечо. Это Потык теребил его. Казалось, что князь опять безудержно пьян и готов зарыдать хмельными слезами:

— Эй, грек, это же моя дочь, слышишь? Скажи, грек, если дочь служит срамному болвану, то значит, я отрёкся от моего Бога?

С криками люди вскидывали руки. От невидимых дребезжащих струн у Евтихия цепенели конечности.

— Что в Дионисовых тирсах, Потык? — он перекричал этот шум. — Что за травы? Отойдём отсюда! — он потянул Потыка за локоть. Князь Акамир вопросительно обернулся, и Евтихий, наклонившись к его уху, выкрикнул: — Мы христиане. Нам больше нельзя здесь находиться!

Акамир кивнул, разрешая уйти. Они с Потыком отошли туда, куда не долетал дым. Акамир переждал и скоро присоединился, важно держа руки на узорчатом поясе. Кажется, молодой князь был доволен, что ему представился повод уйти.

— А ведь я говорил, советовал князю Михайле, — Акамир усмехнулся в усы: — Не женился бы, Потык, на ведьме! — он благодушно оскалил зубы, щёлочки узких болгарских глаз стали ещё меньше. Потык пожал плечами, Евтихий сдержанно промолчал.

Русальцы разделились. Одна их часть кобенилась и извивалась точно в припадке. Другая затянула то ли песню, то ли заклинание, отбивая такт ударами рук и топотом ног. От курений глаза у них мутились, а из гортаней рвались толчки неудержимого смеха. Сдавленные голоса вытягивали по-склавински:

— О чём они поют? — вырвалось у Евтихия.

Акамир, дотронувшись до узоров на сорочке, что должны были оберегать его от сглаза, с явным нежеланием перевёл:

— Русальцы поют, что из-за гор и лесов едет к нам дзяд Ягор…

Тут громыхнули струны, медный звук прожёг до кончиков пальцев. Акамир поморщился, сжал руками виски и обронил по-славянски:

— Daby im liho powylezlo…

— Что это? — Евтихия мутило от звона, дыма и выкриков русальцев. — Что это такое?

— Люди говорят, что так звенят гусли волхва, — сквозь зубы выговорил Акамир. — Гусли яровчатые .

— Дзяд Ягор — что такое? — Евтихий силился согнать наваждение, ему мерещилось, что идол сделался охристо-красным и стал сам по себе вращаться среди кружащих русальцев. — Что это — дзяд Ягор?

— Дед, хозяин, — обронил Акамир.

Отказываясь переводить, Акамир затряс головой и сжал губы. Михайло Потык, наоборот, щуря слезящиеся глаза, мстительно перевёл:

— Дзяд Ягор скачет верхом на лошади, а его жена — верхом на корове!

— А почему на корове? — смешался Евтихий, безумия русальцев не давали ему сосредоточиться. — Во Фракии я когда-то видел изваяние языческого бога-всадника…

«Во Фракии, говорят, и царствовал тот самый Мидас, — усилием воли Евтихий собрал расползавшиеся мысли. — Тамошние боги скачут на лошадях, пусть так. Но что за нелепость — верхом на корове? — Евтихий мучительно вспоминал известные ему мифы. — Зачем небесным богам — коровы? Ах да, это образ, это облака, тучные стада облаков… А вот богиня облаков Нефела стала матерью несчастных Фрикса и Геллы и послала им овна с золотым руном…»

Мысль упрямо вращалась то возле золота Мидаса, то возле сокровища аргонавтов. Евтихий ничего не мог с этим поделать.

— Что они поют? Переводи, князь, переводи, — Евтихий затряс Михайлу Потыка. Потык разлепил губы и выговорил:

— Все дети дзяда Ягора едут на упитанных тельцах, а его внуки… — Михайло Потык пошатнулся. — Каждый его внук… едет на спине у козлёнка!

Князь Потык упал на колени и завалился на бок, на землю. К нему бросились мужчины из местных склавинов. Потык потерял сознание. Акамир, князь велесичей, с пониманием растягивал губы в полупрезрительной усмешке:

— Совсем допился князь Потык из-за своей ведьмы. Пьяный ум к ворожбе восприимчив, — Акамир в усмешке показал зубы: — Эй, грек, ты ведь уже всё знаешь? Ну, что сынок у Потыка — козлёнок? Заколдованный он, превращённый.

Снова прозвенели дурманящие струны. Потыка унесли, а Евтихий, сцепив под плащом руки, наклонился к Акамиру и выговорил:

— Чьё это недоброе семейство едет к вам на спине сынишки князя Михайлы?

Акамир оскалился, хохотнул, пряча неуверенность, и отступил. Погладил вышивки-обереги и сделал вид, что занят разговором со своими людьми.

Над лесом пролетел звон как от перебора гусельных струн. Поднимался ветер.

10

Предместье Афин, затем дорога к Фивам

«Налетели на них гуси и лебеди, зашумели, закружились и подхватили. Унесли их за леса, за поля, за высокие горы…»

По утру после самовильского действа открылась беда. Девы-лебеди как тени бродили по старому капищу и по славянскому посёлку — испуганные, бледные, на все вопросы они округляли глаза и в страхе отмалчивались.

Пропала семья князя Потыка. Исчезли его жена, дочь, малолетний сын. За ночь скрылась и вся дружина русальцев во главе с Кощом Трипетовичем. На их стоянке, что над рекой у перекрёстка трёх дорог, нашли наспех затоптанные кострища и брошенный в спешке хлам.

Сам князь Михайло говорил, что очнулся от обморока ещё ночью, но ни шороха не слышал, ни следов не видал, хотя рыскал всю ночь по полям, по лесам… Здесь князь Потык менялся в лице и признавался, что рыскал по полям — горностаем, а по лесам — серым оленем. Евтихий до посинения сжимал губы и сдерживался, не зная, кем считать славянина-князя с тёмными кругами под веками — больным или здоровым?