Максим Форост - Вперед, государь!

Акамир нагнал Евтихия через несколько вдохов и выдохов. На скаку князь сумел ухватить под уздцы лошадь Евтихия.

— Ты мне нужен, грек! — выкрикнул Акамир. — Ты поможешь не перессориться с волхвами. Мне нельзя идти против Старых богов, я — природный князь. А тебе можно, ты — слуга греческой царицы.

Евтихий подставил лицо ветру. Когда он на миг прикрывал глаза, то вставало лицо Лели, Потыковой дочери. Перед взором вились её светлые, почти белые славянские волосы, а неясная полуулыбка сжатых губ что-то недосказывала ему.

— Куда мы едем? — бросил Евтихий.

— На север, — Акамир тянул время, он запустил пальцы в бородку. — Яга-Лада и Яга-Леля — две наши богини, третий возле них — дзяд Ягор. Его имя запретно, велесичи зовут его Велесом, а на севере — просто Змеем или Ящером.

— Где его святилище? — поторопил Евтихий.

— На севере моих земель у горы Пелеон. Это над Пегасейским заливом. Поодаль там видны развалины старого городища, кажется, Иолка.

— Таких совпадений не бывает, верно, архонт? — удовлетворился Евтихий. — Иолк — родной город аргонавтов.

— Ты знаешь больше, чем говоришь, — Акамир тюркскими глазами скользнул по Евтихию. — Константинопольская царица послала тебя кое-что разведать? Жаль. Я хотел доверять тебе.

— В город Иолк, — признался Евтихий, — Ясон когда-то привёз из Колхиды золотое руно.

— Ты постоянно думаешь о золоте, — Акамир поморщился. — Все греки такие же жадные.

После этого они долго ехали молча — Потык, Евтихий и Акамир. По правую руку сквозь платановую рощу синел изгиб Эвбейского пролива. С моря тянуло ветерком и прохладой. Молодая листва шелестела мягким, шуршащим шёлком.

— Да, я думаю про упавшее с неба скифское золото, — разомкнул губы Евтихий. — В мифах оно заменило собой упавшую статую Артемиды. Статуя тоже горела как жар, хотя была вытесана из дерева и только снаружи покрыта золотой краской. Богиня требовала человеческих жертв, особенно пленных и чужеземцев.

— И? — Акамир скосил на него глаз, он затягивал узду лошади, сдерживая её бег.

— Отцы истории писали не только о чужеземцах, — Евтихий снова недоговаривал. — Порой они проговаривались о « деторезании ».

— Грек! Ты что это ты говоришь? — не вытерпел Михайло Потык. — Детям ничего не грозит. Елена не жертва, она посвящена самой Яге-Леле, она и есть сама Леля, она ею считается…

— Богиней Лелей-Ягой или её живой статуей? — Евтихий резко обернулся к Потыку. — Её живой куклой?

— Что ты хочешь этим сказать… — похолодел Потык.

— Есть старый миф о ревнивой богине Гере и о том, как Зевс, неверный супруг, посмеялся над ней. Зевс повелел изготовить женскую статую, куклу, и нарядить её в праздничное платье, будто новую свою любовницу. Куклу выточил мастер Дедал, отец Икара, и в его честь куклу назвали Дедалой… Додолой , по-вашему.

У князя Михайлы Потыка побелели стискивавшие узду пальцы.

— Что по твоим проклятым мифам должно случиться… с Додолой? — он прохрипел.

— Гера приревновала и к кукле, — обронил Евтихий и сжал губы в одну тонкую нить.

13

Шестью месяцами ранее

Константинополь, столица Империи

Никифор Геник — влиятельный дворцовый чиновник, вхож в личные покои царицы, соперник Аэция и Ставракия. В последствии — византийский император Никифор I (802—812)

— …И самое главное, тебе следует беречься языческой музыки, — глазки у Никифора Геника сделались масляные, а улыбочка слащавой. — В тамошних краях она весьма губительна для христианина, — Никифор многозначительно кивал, а его толстые щёчки тряслись при каждом движении. — Когда благочестивая царица ездила в Фессалию, то Ставракий, тревожась за неё, велел дворцовым музыкантам играть во всю мощь. Знаешь ли, во сколько казённого серебра обошлась эта музыкальная гвардия?

Нет, разговор начался иначе… Евтихий принял Никифора за самого Ставракия. Из покоев царицы его препроводили в другую залу, тоже украшенную гобеленами. Там его поджидал одутловатый придворный с бабьим лицом и визгливым как у евнуха голосом.

— Патриций Ставракий? — Евтихий сдержанно поклонился.

— Ну, какой же я Ставракий! — чиновник всплеснул руками, и Евтихию показалось, что от обиды у него брызнут из глаз слёзы. — Я Никифор, ты разве не знаешь, кто я? — он вдруг захихикал, с удовольствием потирая ручонки.

Гобелены в комнате были те же, что и в покоях царицы. По ипподрому беззвучно неслись кони, и беззвучно рукоплескала им толпа в амфитеатре и в ложах.

— Смотри же, вот я покажу тебе, кто я такой, — Никифор раскинул руки, указывая на гобеленовый ипподром. — Ристалище — это жизнь! Вот тут собралась знать, — он стал показывать на гобелене, — там толпится чернь, а вот и стража. Тут, — он потыкал пальцем, — ворота, в которые выносят разбившихся и проигравших, а рядом — чествуют триумфаторов. Смотри, а здесь сидит царица с её оруженосцем. Правда, похож на Аэция?

Евтихий не спорил, с ним же не собирались обсуждать портретное сходство.

— А где тут Ставракий, ау? — Никифор суетливо спохватился. — Разве его нет? Есть, — он со знанием дела поднял палец. — Ставракий — управитель всего ипподрома. Он логофет, главный счётчик, он ведает конными состязаниями. А это значит, — Никифор загадочно улыбнулся толстыми губами, — он ведает лошадьми, государственными конюшнями, снабжением армейской конницы, устройством дорог, почтовой связью, посольствами, границами и внешними сношениями, — он загибал пальцы. — Вот, что такое «логофет ипподрома». Таков византийский обычай.

— А где здесь ты, патриций Никифор? — Евтихий на время принял правила этой игры.

— Я? — рассмеялся Никифор. — А я вешал эти гобелены на стены в царицыных комнатах! Я — «логофет геникона», счётчик женской половины дома, эконом и личный секретарь царицы.

— И по византийскому обычаю, ты ведаешь хозяйством и слугами августы, а также её мыслями и желаниями, — закончил Евтихий.

Никифор с удовольствием прикрыл глаза. Пальцы в золотых перстнях сплелись и расплелись. Евтихий счёл, что ему ответили.

— Таким образом, Никифор Геник, ты хочешь сказать, что тебе ведомы мысли царицы, которые августа либо не высказывает, либо… вообще не находит в своём сердце?

— Ты поразительно догадлив, а это обычно плохо, — насупился Никифор. — Но сегодня это хорошо, поскольку царица в тебе не ошиблась. Найди ей в Фессалии доказательства неблагонадёжности патриция Ставракия!

— Найти их царице или тебе, Никифор? — кони настенного ипподрома взвились на дыбы, возница вот-вот вылетит из колесницы.

Никифор надул губы:

— Царице пора расстаться со Ставракием и сослать его в почётную ссылку. Ей будет легче распрощаться с ним, если ты отыщешь порочащие его обстоятельства. Благочестивая Ирина слишком предана Ставракию, и сама прогнать его не решается. Этот евнух когда-то покорил для неё греческую Склавинию от Фессалии до Пелопоннеса, но… кое-что утаил.